Истинно русские люди. История русского национализма

Впрочем, не стоит недооценивать и важность репрессий – в это время они уже не носили характера николаевского царствования, но оказывались вполне чувствительными для движения в условиях его весьма небольшой численности. Так, запрет на профессуру, наложенный после 1862 г. на Костомарова, был важным знаком и для других – в том числе и для молодых киевских украинофилов, выбравших академическую карьеру. По меньшей мере Антонович (1834–1908) после своего выступления в «Основе» в 1862 г. в дальнейшем всячески избегал всего, могущего поставить под сомнение его официальную лояльность, став примером осторожного и уклончивого поведения, Драгоманов вплоть до последнего года своей профессуры в Киеве аналогично демонстрирует политическую безусловную лояльность, не говоря уже о Кистяковском, даже наедине с собой в дневниковых записях дистанцирующегося от прошлых увлечений.

(6) 1870/71-1876 – это период второй активизации украинофильства, теперь уже в лице следующего поколения – Антоновича, Драгоманова (1841–1895), Житецкого (1836–1911) и др. Важно отметить, что и антиукраинофильская активность в большинстве случаев исходила аналогичным образом «с места»: противостоящие стороны обращались к центру, к различным силам и группам в нем, в поисках опоры, однако инициатива исходила и в том, и в другом случае от местных деятелей. В целом период с 1860-х и вплоть до конца 1870-х характерен тем, что украинофильство смогло обрести центр движения «на месте», в первую очередь в Киеве, но также и в других городах Юга России – в 1874 г. на шесть месяцев оно даже обретает свое собственное периодическое издание, когда в руки киевской громады переходит редакция «Киевского Телеграфа», на некоторое время обретает легальный центр, в который фактически превращается Юго-Западное отделение Русского географического общества, основанное в 1873 г., из которого украинофилам удается вытеснить оппонентов к 1874 г.

Как отмечал Миллер, правительственная политика и на этом этапе отличается отсутствием единства – фактически новый курс в отношении украинофильства определяется единоличным решением киевского генерал-губернатора А. М. Дондукова-Корсакова (1820–1893), пытающегося осуществить «гибкое» регулирование, ослабив существующие запреты, и достигнуть компромисса. Проблема, с которой сталкивается в данном случае Российская империя, – это отсутствие последовательной, сколько-нибудь отрефлексированной политики в отношении национальных движений – так, «украинский вопрос» попадает в фокус внимания ситуативно, в связи с каким-либо конкретным обострением ситуации или действиями влиятельных особ, способных донести свое видение до правительства и двора. Принятие решения оказывается единичным актом – иными словами, в данном случае затруднительно говорить о какой-либо последовательной политике и ее пересмотре, последнему подвергаются отдельные, конкретные меры, тогда как «пересмотреть» политику в целом затруднительно, поскольку она остается не сформулированной. Если конечная цель достаточно ясна – это формирование «большой русской нации», то средства, ведущие к ней, последовательность действий, направленных на ее осуществление, и ресурсы, которыми располагает империя для ее осуществления, остаются не отрефлексированными.

В целом совершенно резонно осознав в начале 1860-х угрозу поднимающихся национальных движений, в первую очередь через массовое образование на местных языках (следует отметить, что в глазах министра народного просвещения еще в 1862–1863 гг. язык, на котором излагаются мнения, представлялся не имеющим значения – сферой своего наблюдения, предметом, имеющим значение, выступали только сами распространяемые убеждения, «язык» представал нейтральной, прозрачной средой), имперские власти ограничились почти исключительно запретами на заведение народных школ, на недопущение украинского языка в народное образование и т. д., запретом печати народных изданий на украинском и запретом проповеди на нем – распространение начального образования на русском языке сколько-нибудь деятельно началось уже с 1880-х гг., с развитием системы церковно-приходских школ. Репрессивная политика оказывалась принципиально недостаточной: во-первых, она оставляла неудовлетворенными реально существующие потребности, во-вторых, создавала и укрепляла обоснованное недовольство и со стороны образованных слоев общества, которым не дозволялась самодеятельность в сфере народного образования, в-третьих, не подкрепленная позитивными действиями, упускала время – позволяя альтернативным позициям укрепиться и набрать сторонников или укрепить их преданность себе.