Истинно русские люди. История русского национализма

Все это вызовет со стороны Драгоманова, имеющего возможность высказывать свое мнение в бесцензурной печати, критику – как переход на позиции языка «для домашнего употребления», позицию, свойственную московским славянофилам 1860-х гг. (стоит отметить, что здесь Драгоманов ошибается, Костомаров не «отходит» к этой позиции в конце жизни – уже в 1860-е он придерживается тех же взглядов, с начала 1860-х более чем скептично смотрящий на перспективы развития украинского в литературный язык). Позиция Костомарова представляет из себя наиболее умеренный вариант украинофильской программы, – однако и в таком виде, в любой из своих частей, она оказывается неприемлема для правительства и для русской националистической публицистики, – тем самым демонстрируя бесплодность поиска компромисса, поскольку и минимальные из возможных в рамках украинского национального движения предложения отвергаются, а сам их автор вновь навлекает на себя подозрения в сепаратизме. Иными словами, степень умеренности не дает выигрыша – противоположная сторона отказывается рассматривать оттенки, утверждая бескомпромиссно собственное видение, но при этом не располагая достаточными ресурсами для проведения позитивной политики: так, сеть школ с обучением на русском языке на Украине начнет сколько-нибудь существенно развиваться с конца 1880-х гг. – и так и останется в весьма неудовлетворительном состоянии вплоть до 1905 г.

Если ранее речь шла о репрессивной политике, то одновременно необходимо отметить ограниченность запретительных мер – так, в Киеве силами местной громады издается журнал «Киевская старина», который получает санкцию Министерства народного просвещения и рекомендован к выписыванию средними учебными заведениями (по докладу А. Ф. Бычкова, при содействии Н. И. Костомарова), с 1897 г. та же «Киевская старина» (через содействие сначала генерал-губернатора гр. А. П. Игнатьева (1842–1906), а затем сменившего его М. И. Драгомирова (1830–1905)) получает право печатать беллетристические произведения на украинском языке (которые оплачиваются Е. Чикаленко). В более раннее время правительственную политику в некоторых аспектах трудно назвать иначе, как прямо провоцирующей – так, поскольку художественные произведения на украинском не допускались, но дозволялись этнографические публикации и приведение соответствующих цитат, то в произведениях, написанных по-русски, речь персонажей допускалась по-украински – как, например, в «Черниговке» Костомарова [впервые была опубликована в «Историческом вестнике», 1881; в отдельном издании (СПб., 1881), как указывалось, «все действующие лица выводятся с особенностями речи своего времени, по первоначальной редакции автора»] или в повести И. С. Левицкого (1838–1918) «Старосветские батюшки и матушки», опубликованной в той же «Киевской старине». Аналогичным образом украинские громады, официально не разрешенные, в то же время практически открыто действовали в большинстве городов – формально являясь дружескими встречами, соблюдая приличия полицейской законности, многое из того, что официально являлось воспрещенным, одновременно молчаливо допускалось, не было сколько-нибудь существенных препятствий ввозу галицийских изданий, если они не были радикального содержания. Так что уместно, на наш взгляд, сказать: правительство само подпитывало оппозиционные настроения даже среди самых умеренных украинофилов ограниченными, а иногда скорее символическими репрессиями, к тому же носившими избирательный характер, т. е. становившимися образцовыми воплощениями произвола – достаточными для того, чтобы вызывать крайнее недовольство, но совершенно недостаточными для того, чтобы подавить или вполне запугать его выразителей.

Правительственная политика оказывалась недостаточной для того, чтобы блокировать распространение украинских настроений среди интеллигенции, которая активно увеличивается в эти десятилетия, например, за счет растущего числа сельских учителей и т. д., через посредство которых украинофильские и украинские идеи проникают в народ. Тем не менее не следует преувеличивать силу украинского национального движения в разных его вариантах – от украинофильства до украинства. Несмотря на значительный рост движения в Наднепрянской Украины в 1905 г., ситуация уже к 1907 г. продемонстрировала существенную ограниченность мобилизационных возможностей движения – более того, в условиях допущения существенной свободы украинства, снятия ограничений, наложенных Эмским указом 1876 г., оказалось, что после революционного всплеска 1905–1906 гг. оно имеет небольшие возможности для распространения.