Крина вскинула голову и уставилась на дверь с непроницаемым выражением. Она пощипывала перо, перенося заметки и строчки так, словно снимала ленту и наклеивала ее на бланк. Она нацарапала еще что-то, размашисто подписав свое имя, прежде чем бумага свернулась и исчезла в облаке темного дыма.
— Твои документы на выписку готовы, — быстро проговорила Крина. — Меня вызвали для осмотра недавно взятого под стражу заключенного, Я вернусь как можно скорее, прошу прощения, но я должна идти …
Крина поспешно вскочила на ноги и с многозначительным видом подвинула Тому портключ-закладку. Он взял его и сунул в передний карман. Крина собрала книги, достала из третьего ящика стола еще две ручки и декоративный нож. Она закрепила нож в волосах, убирая его в замысловатый пучок, пока лезвие полностью не скрылось.
— Мне очень жаль, — сказала Крина, суетясь. Лупеску, стоявший на страже за дверью, поспешил в комнату, демонстративно сопровождая Крину и бросая свирепый взгляд на Тома. В мгновение ока Том оказался в кабинете один. Замечательный знак доверия.
Кусок пергамента, прикрепленный к кисточке, обозначал пусковое слово для портключа-каберне. Так мучительно уместно.
Мгновение, и Том остался один в слишком большом замке среди других монстров.
Через мгновение Том понял, какая возможность ему представилась.
Он встал и взял три помеченные книги с другой стороны стола Крины. Книги отложены в сторону и помечены для Тома её почерком. Он собрал их, не обращая внимания на немаркированные книги, которые, вероятно, были написаны шифром. Он быстро прошел по коридорам туда, где в спиральной башне хранились его вещи. Сундука у него больше не было, его тщательно обыскали после передозировки. Теперь у него появилось новое содержание, которое было бы подозрительным, если бы не академические названия.
Он положил книги в свою сумку, гораздо больший рюкзак. Вес не был большим, так как у Тома теперь было мало одежды, и еще меньше предметов в его распоряжении. Считалось, что его рассудок восстановился. Это было заблуждение, теперь излеченное чудесами медицины.
Он вышел в коридор и быстро зашагал туда, где маячили парадные ворота…
Лупеску очень спокойно вышел из тени и преградил ему путь.
Том замер, остановившись в коридоре. Волк уставился на него сверкающими гневом глазами, его губы изогнулись, обнажив длинные кривые зубы, большие, чем у любого другого животного.
— Привет, — сказал Том, не в силах остановить внезапный страх, от которого его сердце бешено забилось. — Я ухожу.
Волк низко зарычал, медленно продвигаясь вперед большими когтистыми лапами. Том осторожно поднял руки, показывая, что он безоружен. Лупеску это не волновало.
— Я не причиню тебе вреда, — сказал Том и выдохнул: — Легилименс.
Волк замер, возможно, через мгновение осознав, что он больше не одинок в своей голове. Его мысли существовали в мире впечатлений, эмоций и бессловесного языка, более развитого, чем Том мог себе представить. Более человечный, чем любой заключенный за решеткой.
— Привет, — сказал Том, чувствуя, как его раздражают одни и те же слова, одно и то же отчаянное приветствие, повторяемое так, словно это могло что-то изменить. — У меня есть разрешение фрау Димитриу покинуть Нурменгард.
Разочарование, зуд в зубах и желание погрузить их поглубже в теплое мясо. Сдерживаемая энергия и ненависть, желание бежать, бежать и охотиться. Имя, знакомое имя Лупеску, данное ей хранителем — Эгида.
— Я знаю… — сказал Том, улыбаясь и дрожа при соблазнительной мысли о крови, пролившейся на траву. — Эгида, ты хочешь убить человека?
Человека? Какого человека? Они бы…из Нурменгарда не сбежать…
— Я знаю, — согласился Том, широко улыбаясь, и каким-то образом в нем промелькнула искра эмоций. Интерес, желание, бессловесный мысленный образ калеки, бегущего навстречу смерти.…
— Этот… — сказал Том, улыбаясь и дрожа. -…Что если он выйдет наружу, то…
Они хотели его смерти, как и Бастет. Жадный отвратительный человек, грязная гниющая оболочка человека, который был большим калекой, чем казалось. Он давно заслужил смерть — нельзя отказываться от мести, когда он ходит рядом и обращается с тобой, как с собакой.
— Я знаю, — сказала Том. — Ты не собака и не животное. Ты умная и дикая, и не должна сидеть здесь в клетке. Ты не страж и не надзиратель. На тебе не должно быть поводка.
Эгида наклонила голову и навострила уши. Ей не нужно было знать язык, чтобы понять, что спрашивает и чего от нее хочет Том. Что ей придется сделать, чтобы, наконец, убить своего родителя.
***
Гриндевальд проснулся от света звезд. Он не видел полной луны уже много лет. Ее небесное присутствие повергло его в благоговейный трепет, когда он лежал ничком на влажной земле. Замерзшая земля, ведь скоро наступит февраль, не так ли?
Воздух был влажным и свежим, приближался шепот росы. Если бы ему пришлось гадать, он бы сказал что скоро рассвет, но какое значение имело время для его снов?
Он слышал уханье сов в лесу, звук животных, рыскающих по опавшим листьям. Он осознал, отстранено и с ужасом, что этот уровень воспоминаний не может быть сном.