У Тома не было никаких планов на будущее. Его политический путь теперь заблокирован полностью испорченной и чуждой структурой министерства. Он прошел через нестабильную истерию политики военного времени, аморальную алчность власть имущих. Если война закончилась, то это было уже что-то совершенно новое. У него не было точек обзора, не было ступеней вдоль имён чистокровных семей, чтобы подняться по социальной лестнице. Абраксас, должно быть, уже мертв-у него всегда был этот невыносимый хрип. Орион казался далекой мыслью, слишком рассеянной, чтобы когда-либо быть полезной. Где же он был сейчас? Женили и смягчили домашним уютом? Неужели Сигнус впал таки в то безумие, которое поглотило его отца и отца его отца до этого? Может быть, остальные умерли или жили своей жизнью, даже не вспомнив, куда исчез Том когда-то давно — студент, которого они когда-то знали по мимолетным воспоминаниям.
Куда же он пойдет? Куда бы пошел Том, если бы у него не было мотивации сделать шаг вперед?
Том уставился на стену, радуясь приливу черного небытия, которое он обычно ощущал по ночам в магловском мире. Когда завывали сирены и дрожали стены, и он так мало заботился об этом, что даже не шевелился с места, где спал.
Если бы он носил четки, найденные на заброшенной молитвенной скамье, то вертел бы их между пальцами в кощунственном раздумье.
Что же он привез с собой? Мешок, набитый бесполезными магловскими предметами, его дневник и волшебная палочка. Его чемодан был спрятан под разбитой лестницей, почти недоступной для большинства людей. Никто не смог бы открыть его, не зная код для порванной кожаной застежки. Его книги, его исследования, его зелья и школьные задания были потеряны во времени.
Он был одинок, покинут совсем другим способом; он полагал, что привык к изоляции, но теперь он знал, что имел привилегии.
— Учитывая сложившуюся ситуацию, мне кажется несправедливым лишать тебя должного образования, — спокойно произнёс Дамблдор. — К счастью, я теперь директор Хогвартса, так что твое поступление в нашу школу вполне в моих силах.
Том уставился на стену и подумал, когда же семья, жившая здесь раньше, заделала трещины известковым раствором и разровняла их краской. Он гадал, насколько глубоко гниют эти балки, или они защищают и блокируют бомбы, как эгоистичные волшебники делали со всем остальным.
-…Очень удобно, что в момент твоего появления у тебя была с собой волшебная палочка, — продолжил Дамблдор, не заботясь о том, что Том ничего не ответил. — Это действительно утомительная задача-найти альтернативную палочку.
Том гадал, где же был Дамблдор, оставался ли он в замке, когда Тома запирали в бомбоубежище насмешливые дети.
Демон! Чудовище!
— Мы, конечно, сможем
разобраться с тобой после того, как проведем соответствующие медицинские анализы и, если потребуется, проведем другое лечение. Не годится, чтобы ты ходил с травмами.
Дьявольское отродье! Умри в огне, дьявольское отродье!
Губы Тома онемели, когда он тихо прошептал себе под нос: «Ipse venena bibas. Ipse venena bibas.»*
Ipse venene bibas*! Выпей яд сам! Изыди из этого ребенка, Сатана!
* Чашу яда сам да вкусит (лат.)
Том медленно и глубоко вдохнул, его грудь расширялась, когда он выдыхал и думал.
— Вы утверждаете, что приютите меня, хотя человек без опознавательных знаков никогда не достигнет многого в этом мире.
Дамблдор не выглядел обеспокоенным этим заявлением.
— Это правда. Это счастье, что наши друзья могут заверить твою личность. Студент по обмену, ребенок, ищущий убежища из менее счастливых стран.
Том не отвел взгляда от стены.
— Это ложь. Подделка личности. Я не существую, я-никто.
Ipse venena bibas!
Пальцы Дамблдора шевельнулись на чашке, которую он держал в руке.
— Может быть, это и правда. Возможно, используй этот шанс как возможность достичь того, чего ты никогда не мог. Используй это как искупление. В твоей религии, если я правильно помню, это можно назвать искуплением.
Том улыбнулся на эту мысль. На старика, пытающегося использовать слова и пения, вырезанные в его черепе от отчаяния и страха.
То, как свечи жгли его, как от воска по коже бегали мурашки, а от розмарина и боярышника зудела спина.
Стал бы этот человек использовать религию против него, если бы знал, на что идут люди перед лицом страха? Как люди находили дьявола в теле тех, кто постоянно бросал им вызов.
«Искупление.» Том попробовал это слово на вкус. На вкус оно напоминало желудочную кислоту, обжигающую десны и смешивающуюся с кровью.
— Нет никого более доброго и милосердного, чем Господь. Но даже он не прощает нераскаявшихся.
Том выпьет яд Дамблдора, потому что не знает, что еще можно сделать. Дюжина плетей, крест, зажатый в дрожащих пальцах, когда бомбы сотрясали землю подобно реву какого-то демонического существа.
Прошу, Господи дай мне жить.
— Я буду играть по вашим правилам, — сказал Том, медленно отводя взгляд от стены. — Не поймите меня превратно. Я не верю ни в Бога, ни в это мелочное поклонение.