Истинные приключения французских мушкетеров в Речи Посполитой

Князь Вишневецкий на простой подводе добрался до Збаража, оттуда отбыл во Львов, который решил сделать своим новым бастионом против войск Хмельницкого.

Конецпольский бежал сам, прихватив запасную лошадь — ее потом пришлось пристрелить. Говорят, князь для конспирации поменялся одеждой с простым селянином и так продолжал свое бегство на запад.

Про Доминика Заславского рассказывали, что он заплатил солидные деньги за то, чтобы его переправили в безопасное место. Князь бросил в лагере под Пилявцами свою роскошную карету, в которой козаки нашли булаву, украшенную драгоценными камнями. Не стал Заславский задерживаться и в принадлежавшем ему Константинове — никакого проку от этой собственности теперь не было.

Тем временем победители грабили брошенный поляками лагерь. А там поживиться было чем: дорогая посуда, шелка, соболя, бриллианты, золото, серебро — всего не перечесть. А также гигантские запасы еды и вина, которые здесь же и потреблялись.

Привыкшие к дележу добычи, козаки и татары старались распределять все по-честному, хотя не обходилось и без ссор — например, приглянулась кому-то яркая безделица (и не для себя даже, а в подарок жене или невесте), а на не ее уже глаз положил кто-то другой. И поделить не могут, так, что товарищи разнимать спешат. Самое грустное, что потом эти вещи, будь они хоть из серебра или даже из золота, отдавались за бесценок — либо другим козакам, либо предприимчивым мещанам, не убоявшимся рискнуть вступить с лихими людьми в торговые сношения.

Еще с татарами, не дай Бог, поссориться. Они все хотели побыстрее награбить да в Крым уйти. Гетман татарами дорожит, в стычки с ними вступать запрещает, а как тут не повздорить, когда самое лучшее забирают, относятся к козакам с пренебрежением, будто одолжение делают, что воюют.

Татары не только грабят, но и забирают в неволю тех, кто не успел разбежаться по округе. А было обслуги в лагере у поляков несколько тысяч. И не только тех, кто по хозяйственной части. К большой своей радости козаки обнаружили множество девиц, взятых поляками для увеселения, а теперь брошенных без сожаления на произвол судьбы и волю победителей.

Татары отлавливали несчастных по всему лагерю и окрестностям — на рынке в Каффе за них дадут большие деньги. Козаки же старались найти их раньше татар, но не для того, чтобы спасти от рабства — натешившись вдоволь с ними, здесь же, не уединяясь особо, затем передавали их нетерпеливым ордынцам, которые и сами были не прочь позабавиться с девушками до того, как отправить их на невольничий рынок.

* * *

Неожиданный, в том числе для Хмельницкого, исход битвы под Пилявцами дал возможность гетману перевести дух. Совсем скоро нужно будет решать, что делать дальше, но это будет позже. Пока же он, как и другие, старался забыться, напиваясь горилкой, только делал это, в отличие от простых козаков, в кругу избранных, а иногда вообще в одиночку.

В один из таких дней, когда Хмельницкий был один, пришла гетману в голову идея.

— Пошлите за французиком, который назвался посланником первого министра, — распорядился он, будучи уже изрядно под хмелем.

Через некоторое время в гетманских покоях появился д’Артаньян. Он небезосновательно надеялся, что Хмельницкий вызвал его для того, чтобы, наконец, услышать от него послание Мазарини.

Когда француз зашел в помещение, гетман, находившийся явно в хорошем расположении духа, наигрывал что-то на бандуре. На стене над его головой висела сабля, а также лук. На полу был постелен восточный ковер.

Увидев гостя, он отложил инструмент, поднялся со своего места, подошел к нему и пожал ему руку — как во время их первой встречи. Видимо, у Хмельницкого это было в обычае.

Затем, опустившись на грубую деревянную лавку перед массивным столом, гетман предложил д’Артаньяну сеть напротив. Мушкетер сел, облокотившись, по примеру хозяина, на одну из кожаных подушек, которые лежали на скамьях.

На столе были глиняные миски с мясом, рыбой, овощами, а также хлебом. Хмельницкий взял стоявшую перед ним чашу, отпил из нее, громко выдохнул, крякнул. Лицо его подобрело. Он ласково глянул на д’Артаньяна, двигая в его сторону чашу.

— Пей, — коротко сказал гетман.

— Что это? — поинтересовался гасконец.

— Горилка, — сказал Хмельницкий и уставился на д’Артаньяна.

— Я прошу прощения Его Сиятельства, но я больше привык к вину и с радостью отведал бы этого напитка…

— Будем пить горилку, — упрямо повторил Хмельницкий. — А откажешься — слушать не стану!

Надо отметить, что разговор велся на латыни, так как д’Артаньян не знал ни польского, ни, тем более, украинского, а Хмельницкий, хоть и владел несколькими языками, по-французски не говорил. При этом гасконец с завистью смотрел на гетмана, который с легкостью изъяснялся по-латински, на этом универсальном языке науки и искусств, несмотря на то, что был уже изрядно пьян, и с досадой и грустью вспоминал свое школярство в замке Кастельмор, так как наукам и языкам он тогда предпочитал фехтование, верховую езду и лазание по деревьям за птичьими гнездами.