Глянув в темные глаза Хмельницкого и удостоверившись, что тот непреклонен, д’Артаньян пододвинул к себе чашу, зажмурился и сделал быстрый, не очень большой, но и не маленький, чтобы не обидеть хозяина, глоток — как его успел научить еще в замке Конецпольского Портос. Хоть это был не первый раз, когда он пробовал горилку, д’Артаньян не смог сдержать навернувшихся на глаза слез — ему показалось, что он только что влил себе в горло кипяток (хотя, к счастью, с ним такого никогда не приключалось). Гасконец с удивлением для себя крякнул, как буквально несколько минут до этого сделал его настойчивый хозяин.
На лице Хмельницкого появилось выражение одобрения.
— Spiritus sanum in corpore sano [16]
, — сказал он и улыбнулся, затем рассмеялся.Д’Артаньян рассмеялся в ответ. Он все еще ощущал жар в горле и груди, но пекло уже не так сильно, зато по всему телу растекалось приятное тепло. В голове появилась едва заметная легкость.
— Mens sana…, — сказал мушкетер сквозь смех.
Хмельницкий одобрительно кивнул, его глаза загадочно сверкнули.
Глава девятая. Посланник кардинала
— А теперь можем и поговорить, — примирительно сказал Хмельницкий.
Он испытующе посмотрел на д’Артаньяна. Тот прочистил все еще горящее горло, разгладил усы, выровнялся, уперев локти в стол.
— У вас ко мне послание кардинала Мазарини, первого министра Франции. Я готов вас выслушать.
— Первый министр Франции Джулио Мазарини выражает гетману Богдану Хмельницкому свое уважение и просит передать заверения в искренней дружбе, — начал д’Артаньян, по ходу соображая, как ему следует перейти к непосредственному изложению предложений кардинала.
— Благодарю за добрые слова. Передайте первому министру, что гетман Войска Запорожского ценит выказанные ему уважение и дружбу и, памятуя о былом успешном военном сотрудничестве, выражает надежду на его дальнейшее укрепление и расширение.
Гасконец внутренне напрягся, приятная расслабленность, вызванная горилкой, улетучилась. Он ясно осознал, насколько Хмельницкий опытнее его в делах дипломатии, насколько непросто будет убедить его в чем-то, что ему может показаться невыгодным, а потому — насколько сложно будет выполнить поручение кардинала Мазарини.
Д’Артаньян, все то время, что он находился в Речи Посполитой, взиравший на всех и вся, особенно в украинской ее части, с некоторым снисхождением, понимал, что перед ним сейчас во всех смыслах — человек исключительный, превосходивший талантами многих своих современников, в том числе и наиболее выдающихся. Это был европейски образованный человек, умный, волевой, его личная храбрость и полководческий дар также не вызывали сомнений. Не зря во Франции Хмельницкого называли «козацким Кромвелем».
— Кардинал Мазарини обещает гетману Хмельницкому личную дружбу и всяческую поддержку со стороны Франции, — в конце концов выдавил из себя д’Артаньян.
Хмельницкий несколько устало кивнул. Он понял, что посланник не уполномочен обсуждать детали возможной помощи со стороны французского государства, а потому все его, Хмельницкого, дипломатические хитрости здесь были бессмысленны.
— Что конкретно предлагает мне первый министр Франции? — спросил, наконец, гетман.
Д’Артаньян мысленно поблагодарил Хмельницкого за то, что тот сам вывел его на нужную тему.
— Первый министр полагает, что Войску Запорожскому гораздо выгоднее будет не воевать с Речью Посполитой, а добиваться больших привилегий, оставаясь в ее составе, — сказал француз и искоса глянул на гетмана.
А тот пребывал в лирическом настроении:
— Вот и сенатор Адам Кисиль мне о том пишет. Говорит, что в целом свете не сыскать государства, где, подобно Речи Посполитой, было бы столько прав и свобод. Мол, везде одна неволя, и только в королевстве польском есть вольность.
Хмельницкий пристально посмотрел на француза.
— И каково же ваше решение? — д’Артаньян не стал заострять внимание на тезисе о том, что Речь Посполитая — единственно в мире государство, где чтят права и свободы.
— Я и сам думал о таком, — гетман приосанился, еле уловимым жестом оправил пышные усы. — В Варшаву послов отправил, чтобы они там наши требования представили, — Хмельницкий задумчиво замолчал, затем продолжил:
— Но, пока они не вернулись с ответом, обсуждать это преждевременно.
— Но гетман не прекращает войну и, как утверждают в войске, собирается идти дальше на запад вплоть до Варшавы, — робко возразил д’Артаньян.
— Кто такие слухи распространяет? — грозно спросил Хмельницкий. Его глаза гневно сверкнули.
— Разные люди, — уклончиво ответил француз, внутренне поежившись под тяжелым взглядом Хмельницкого.
Гетман задумался. Затем громко хлопнул в ладоши, и в комнату тот час вбежал молодой козак. Хмельницкий что-то сказал ему по-украински, тот кивнул, выскочил из комнаты и через несколько минут снова появился. В одной руке у него была курительная трубка, похожая на турецкую, в другой — сосуд с крышкой и длинным узким носиком, также явно откуда-то с востока. Козак поставил сосуд на стол, а трубку вручил Хмельницкому. Затем поклонился и удалился.