Но значение имела не только организационная деятельность лейбористов. Важно было само их присутствие. В Сакраменто бытовал циничный образ мышления: когда дом конфискован, жившая в нем семья, скорее всего, уедет. Они больше не будут нашими избирателями. Банки, с другой стороны, постоянно присутствуют в капитале штата, и если их рассердить, то они могут и отомстить. Организованные лейбористы ясно дали понять в столице, что существует и другое постоянное присутствие, которое намерено вести интенсивную борьбу за права трудящихся. Причем не только за повышение зарплаты, но и за то, чтобы к ним относились с уважением во всех аспектах их жизни, включая покупку дома. У них был мощный лозунг: «Встанете на сторону банков – ответите рабочим».
Когда приблизился день голосования, я начала ходить по коридорам калифорнийского капитолия и стучать без предупреждения в двери законодателей. Многие отказывались говорить со мной. Я стала посылать туда своих ключевых сотрудников. Брайан Нельсон, мой специальный помощник, вспоминает, что иногда я звонила ему на работу, и если он отвечал, то попадал под горячую руку.
– Почему ты сидишь на месте? – отчитывала я его. – Почему ты не в капитолии? Знаю, у тебя важная работа, но сейчас нет ничего важнее этого. Ты должен быть там! Никто из них не должен улизнуть! Каждый должен поговорить с одним из нас лично!
Когда законопроект был вынесен на голосование, у нас все еще не было большинства. Многие законодатели планировали уклониться от голосования, чтобы не пришлось занимать ту или иную позицию. Но нам нужно было, чтобы сорок один человек проголосовал «за». Неявка была равносильна голосу «против».
У спикера Переса был план: он сделает голосование открытым, а мы тем временем продолжим увещевать законодателей, чтобы они перешли на нашу сторону. Смысл был в том, что если они не захотят голосовать, то голосование просто затянется на неопределенное время. Согласно плану, в начале процедуры один из наших союзников задал уточняющий вопрос:
– Сколько длилось самое долгое открытое голосование в истории?
– Насколько мне известно, – ответил Перес, – самое долгое открытое голосование заняло час и сорок пять минут, но вы же знаете, как я люблю соревноваться. Я готов продержаться гораздо дольше!
В этот момент все поняли, что он не шутит, и зеленые огоньки начали загораться.
Я сидела в кабинете Даррелла Стейнберга, который тогда был председателем сената и тоже играл важную роль в нашей кампании, и наблюдала за происходящим по внутренней видеосвязи. Моя задача состояла в том, чтобы отслеживать законодателей, которые еще не явились на голосование или толпились в задних рядах. «Вижу, что вы еще не проголосовали, – тут же писала я им. – Идите голосовать. Уже пора». Мы переходили от человека к человеку, а Джон снова и снова повторял одну и ту же фразу:
– Все ли члены совета, которые решили голосовать, проголосовали?
Он был похож на ведущего аукциона.
Казалось, это длилось целую вечность. Но на самом деле уже через пять минут мы получили сорок первый голос. Джон закрыл голосование, и мы объявили победу. Законопроект прошел утверждение в сенате штата и был подписан губернатором. Нам удалось то, что, по всеобщему убеждению, было невозможно! Это был самый приятный момент в моей жизни и свидетельство того, что даже на неприглядной политической кухне можно добиваться окрыляющих результатов.
Тем временем наше подразделение по борьбе с ипотечным мошенничеством работало во всю мощь. Оно продолжало расследовать и преследовать в судебном порядке серьезных ипотечных мошенников. Глава одной из крупных фирм, занимавшихся такими аферами, был приговорен к двадцати четырем годам заключения. Благодаря усилиям поистине экстраординарной команды мы смогли получить (помимо 18 миллиардов) 300 миллионов долларов от JPMorgan. Эти деньги пошли на возмещение убытков пенсионного фонда штата, который пострадал в результате инвестирования в ипотечные ценные бумаги. Мы также добились выплат 550 миллионов от SunTrust Mortgage, 200 миллионов от Citigroup и еще 500 миллионов от Bank of America – все в связи с ипотечным кризисом.
Конечно, это были важные победы. Но не такие, которые хотелось праздновать: несмотря на то, что многим людям мы помогли, миллионы американцев по всей стране все еще страдали. И несмотря на получение миллиардов, которые мы вернули, многие люди все равно потеряли свои дома. Структурный ущерб экономике оказался настолько глубок, что даже при наличии определенных компенсаций многие люди не могли платить по ипотечным кредитам и сводить концы с концами. Не было работы – не было и жалованья.