Во время публичных слушаний комитета со свидетелями и камерами демократы сидят по одну сторону трибуны, а республиканцы – по другую. Но в секретной комнате и вдали от камер возникает совсем другая атмосфера. Часто сенаторы снимают пиджаки. Мы приступаем к делу. Динамика меняется не только из-за отсутствия камер и расположения кресел, но и из-за характера самой работы. Жесткая партийность, которая парализовала большую часть Вашингтона, каким-то образом исчезает, когда мы входим в эту комнату. Мы все глубоко осознаем значимость работы, которой занимаемся, и ее последствия. Там просто не остается места ни для чего, кроме сосредоточенного внимания к вопросам национальной безопасности Америки и вопросам защиты частной жизни и гражданских свобод американцев. Там не может быть ни публики, ни средств массовой информации, ни других сенаторов, которые не являются членами комитета. Мы, и только мы, должны обеспечить контроль в глобальном смысле. Это бодрит, даже вдохновляет. Мне хотелось бы, чтобы американский народ мог увидеть эту картину, хотя бы на мгновение. Это напоминание о том, что даже в Вашингтоне некоторые вещи могут быть больше, чем политика.
Моя деятельность в комитете по разведке и комитете по национальной безопасности охватывает широкий круг задач: от разработки и поддержания антитеррористических мер внутри страны и за рубежом до работы по подрыву и уничтожению ИГИЛ[69]
. Мы занимаемся вопросами защиты и обеспечения безопасности наших границ, проблемами распространения ядерного оружия. Для нас очень важно удерживать баланс между сбором разведданных и защитой гражданских свобод. Не стану распространяться о списке проблем, с которыми мы имеем дело во всей их сложности. Я хочу выделить несколько угроз, которые мешают мне спокойно спать по ночам.Прежде всего это киберугрозы – новый фронт в новом виде войны. Если бы мы ежедневно могли наблюдать происходящие атаки (взрывы в наших городах и российские, китайские, северокорейские, иранские военные самолеты над головой), американский народ настаивал бы на том, чтобы мы ответили, ясно сознавая, что его будущее под угрозой. Но кибервойна – это война бесшумная, и ее последствия часто трудно осознать до того, как нанесен ущерб. Я иногда называю это бескровной войной: нет солдат на поле сражения, нет пуль и бомб. Однако в кибервойне объектом нападения становится инфраструктура, и в худшем случае это может привести к жертвам. Представьте себе, например, кибератаку, выводящую из строя систему железнодорожной сигнализации, электрогенератор больницы или атомную электростанцию.
Разведывательное сообщество и частные компании ведут ежеминутную оборонительную борьбу с кибератаками. Однако мы все еще остаемся неподготовленными к этому новому виду угрозы. Наши системы и инфраструктура нуждаются в серьезной модернизации.
Мы подвергаемся атаке прямо сейчас. Первое, что приходит на ум, – это наши выборы – особенно учитывая опасные (и эффективные) атаки российской стороны. В январе 2017 года было заявлено: «президент России Владимир Путин в 2016 году приказал провести кампанию с целью оказать влияние на президентские выборы в США; цели России состояли в том, чтобы подорвать веру общественности в демократический процесс в США, очернить госсекретаря Клинтон, снизить вероятность ее победы на выборах и потенциального президентства». И хотя из-за частого повторения в новостях многие перестали воспринимать это событие так остро, значение данного утверждения трудно переоценить. Разведка с высокой степенью уверенности заявила, что российские спецслужбы осуществили кибератаки, чтобы путем взлома информационных систем получить закрытые данные о президентской кампании в США, и обнародовали их с целью повлиять на исход выборов.
Российские агенты и пропагандисты использовали американские социальные медиаплатформы, такие как Facebook, Twitter и YouTube, чтобы распространять ложную и подстрекательскую информацию о госсекретаре Клинтон и разжигать разногласия в Соединенных Штатах. И я считаю, очень показательно то, как именно они это сделали.
Они сосредоточились на горячо обсуждаемых вопросах: от расовых противоречий до прав ЛГБТ и иммигрантов. То есть им было известно, что расизм и другие формы ненависти всегда были ахиллесовой пятой нашей нации. Они точно знали, куда нанести удар, намеренно нацеливаясь на самые болезненные, конфликтные моменты в истории нашей нации.
Впервые я высказала эту мысль на заседании комитета по разведке. Несколько дней спустя я сидела за своим столом в Сенате, последним в дальнем конце зала. Я выбрала этот стол по двум причинам: во-первых, он был вне зоны обзора камер и мне легче было сосредоточиться на работе, а во-вторых (что гораздо важнее), он был ближе всех к ящику с конфетами.
Подняв глаза, я заметила, что сенатор Джеймс Лэнкфорд, республиканец из Оклахомы, пересекает проход, приближаясь ко мне.