На всем протяжении кризиса германское и австрийское правительства испытывали риск того, что австрийские требования к Сербии спровоцируют вступление в войну России, что в свою очередь могло привести к европейской войне. Тем не менее они верили, что решительные действия Австрии, поддерживаемые Германией, сделают это маловероятным. Хотя риск и существовал. Тиза докладывал германскому послу: «Монархия должна принять энергичные решения и продемонстрировать свою способность выживать и положить конец невыносимым условиям на юго-востоке»[24]. В Германии многие ответственные деятели придерживались точки зрения, высказанной баварским представителем в Берлине: «…в народе существует мнение, что для Австрии наступило время, когда решается судьба, и поэтому мы, не сомневаясь, согласны на любые меры, которые должны быть предприняты, даже с риском войны с Россией»[25]. В течение следующих дней после предъявления Австрией ультиматума Белграду 23 июля становилось все более ясно, что люди в Берлине и Вене, верившие, что жесткие меры Австрии и заявление о поддержке ее Германией остановят Россию, глубоко ошибаются.
К 24 июля британское правительство начало проявлять глубокое беспокойство по поводу сложившейся ситуации. Накануне граф Менсдорф, посол Австро-Венгрии в Лондоне, сообщил лично Грею о намерениях Австрии потребовать от Сербии выполнить условия ультиматума в строго лимитированное время. Грей так оценил этот шаг Австрии:
На следующий день Грей заявил, что Британия, Германия, Франция и Италия, «которые не имели прямых интересов в Сербии, должны действовать вместе для сохранения мира, соответственно в Вене и Санкт-Петербурге»[27]. Тем временем Грей переговорил с французскими и немецкими послами, и понял, что войну между Австрией и Сербией не удастся локализовать. Поэтому 26 июля он предложил правительствам Италии и Франции поручить их послам в Лондоне провести с ним конференцию «с целью найти способ предотвратить осложнения»[28].