Истоки первой мировой войны

Сэр Эдвард Грей, хотя и обескураженный, все еще надеялся на успешное посредничество. Но эти надежды растаяли, так как стало ясно, что австрийцы не пойдут ни на какие уступки сербам. Ближе к вечеру 29 июля британский посол сообщил, что германский канцлер послал австрийцам телеграмму с изложением точки зрения Грея, но ему ответили, «что уже слишком поздно действовать по Вашему предложению, так как события разворачивались очень быстро»[36]. В результате провала инициативы Грея, когда не осталось места для дипломатических маневров Британии, изменились и проблемы, которые встали перед британским правительством. Британцы теперь оказались под нарастающим давлением со стороны Франции и России, которые требовали поддержать их; в то же время германцы настойчиво просили Британию соблюдать нейтралитет. Еще 25 июля сэр Джорж Бьюкенен, британский посол в Санкт-Петербурге, сказал Сазонову: «Если мы (британцы) будем твердо стоять на позиции поддержки Франции и России — войны не будет. Если мы не поддержим их — потекут реки крови и мы в конце концов будем втянуты в войну»[37]. Это оставалось постоянной темой для российских и французских лидеров на протяжении нескольких дней. Вечером 30 июля президент Пуанкаре высказал эту мысль сэру Френсису Берти, британскому послу во Франции, который телеграфировал в Лондон: «Он убежден, что сохранность мира между державами в руках Англии. Если Правительство Его величества объявит, что в случае конфликта между Германией и Францией, вытекающего из разногласий между Австрией и Сербией, Англия выступит в поддержку Франции, то и войны не будет, так как Германия сразу смягчит позиции»[38]. Ответ Грея был — избегать обязательств, как он излагал это послу Полу Камбону 29 июля:

«Если Германия вступит и Франция вступит, мы не будем знать, что делать… мы приняли все меры предосторожности с нашим флотом, и я уже был готов предостеречь князя Личновского не рассчитывать, что мы будем стоять в стороне. Но было бы не честно, если бы я вводил в заблуждение?. Камбона. Это не означает, что мы решили, что делать в случае, который, я все еще надеюсь, не представится»[39].

Не таким языком он разговаривал с германцами. Накануне вечером Бетман предложил Британии нейтралитет, обещая, если Британия останется нейтральной, то Германия не позволит себе никаких территориальных приобретений за счет Франции — хотя это обещание не касалось французских колоний. Сэр Айер Кроу, помощник подсекретаря кабинета иностранных дел, рассчитывал по минутам: «Единственный вывод, который необходимо сделать по этим предложениям — это то, что они дискредитируют тех государственных деятелей, которые их выдвинули»^[40]. Даже и тогда Грей сомневался. Хотя и отказываясь от сделки, он говорил почти то, что говорил французам: «Мы должны сохранить полнейшую свободу действий, исходя из сложившихся обстоятельств в развитии настоящего кризиса…»[41]. На ранних стадиях нежелание Грея заявить, что Британия поддержит Францию и Россию, было основано на опасении, что такая поддержка сделает правительство России более непримиримым и заставит отказаться от переговоров. Как заявил один из членов правительства Британии, выступив против вовлечения Британии в войну: «Если обе стороны не знают, что нам делать, они поэтому боятся рисковать»[42]. 28 июля, тем не менее, Грей сокрушался, что не может склонить кабинет к проведению позитивной политики. 29 июля кабинет согласился «после долгих дискуссий, что на этом этапе мы не можем связывать себя заранее, или при всех обстоятельствах стоять в стороне, или при каких-либо условиях идти вперед»[43]. А позже, 1 августа, правительством было решено: «мы не можем предложить парламенту в настоящее время послать на континент экспедиционные военные силы»[44]. Сомнения британцев были преодолены позже, 2 августа. К этому моменту Германия и Россия уже находились в состоянии войны.