Истоки первой мировой войны

Каждый российский политик был убежден в существовании тесной связи между стабильностью внутри государства, или внутренней реформой, и внешней политикой, но существовало значительное различие в понимании того, в чем состоит эта связь. Было много и таких в правом крыле, кто относился с подозрением к укреплению отношений с Францией и Британией, потому что они видели в этом опасность проникновения либеральных идей в Россию. Они предпочитали в интересах монархического единства союз с Германией против того, что они называли западноевропейским либерализмом[181]. Многие из них также полагали, помня войну с Японией, что война может опять привести к революции. Столыпин был убежден, что она «превратится,· как это ни нежелательно, в европейскую войну»[182], в то время как Коковцов говорил британскому послу в 1914 г., что «сообщения о положении внутри страны очень тревожные, но опасаться нечего, так как мир может быть обеспечен»[183]. С другой стороны, многие консерваторы-националисты были убеждены в том, что если Россия устоит, она должна вновь утвердить свои позиции как великая держава и компенсировать потери от поражения в Японской войне. Такое восстановление престижа России будет заключаться в укреплении системы во внутри– и внешнеполитическом отношении, что означало возврат к традиционному российскому влиянию, установлению контроля России над Константинополем и проливами.

Либералы, наоборот, надеялись укрепить связи с Францией и Британией, что позволило бы быстрее провести внутреннюю реформу. Они были готовы рассмотреть уступки Польше, чтобы получить поддержку либералов во Франции и Британии, где мнение левых оставалось критическим по отношению к союзу с Россией. И либералы и консерваторы верили, что Россия имела прямой интерес на Балканах, хотя причины усматривали разные. Эти разные отношения получили названия «панславизм» и «неославизм». Для панславян, в традиции их предшественников 1870-х и 1880-х годов, целью российской политики было распространение влияния России на проливы и осуществление роли защитника славян-христиан, чтобы славяне могли освободиться от турецкого правления и зависели целиком от России. Новое поколение либералов, напротив, видело российские отношения с другими славянами более гибкими и рассматривало Россию как лидера в свободном союзе независимых славянских народов. Для них поддержка стремления славян к свободе была тесно связана с идеей проведения реформ дома. Как заметил один российский журналист французскому послу: «Партия панславистов — реакционеры, а партия неославистов — сторонники конституции»[184]. Сам царь иногда был подвержен подобным идеям перестройки Центральной Европы. Он сказал обеспокоенному британскому послу в апреле 1913 г., что он надеется на распад Австрийской империи и что это только вопрос времени:

«Он говорил о том дне, когда мы сможем увидеть Венгерское царство и Богемное царство, тогда как южные славяне могут быть присоединены к Сербии, а Румыния из Трансильвании превратится в Румынию, а германские провинции объединятся в Германскую империю. Тот факт, что Германия тогда не сможет рассчитывать на поддержку Австрии в войне на Балканах, как сказал его Величество, послужит миру"[185].