Во время кризиса в Агадире летом 1911 г. произошел полнейший разрыв экономических отношений между двумя странами[238]
. Французские национальные чувства крепли так же, как и германские. Снова возник страх перед возможностью войны, и из Германии был отозван большой французский кратковременный капитал, что было одобрено французским правительством. В то же время французы стали испытывать тревогу от степени проникновения германской экономики за последние несколько лет. Германские промышленники были обеспокоены тем, что их источники железной руды могли иссякнуть, и поэтому Тиссен и другие начали распространять свое влияние во французской Лотарингии и получили контроль над железными рудниками в Нормандии. Французское правительство стало строже контролировать выдачу угольных концессий иностранцам, а также учредило новые правила о таможенных пошлинах на импорт из Германии. Хотя до начала войны оставалось еще много финансовых, промышленных и торговых связей (некоторые из них тайно создавались через Швейцарию и даже во время войны), они стали предметом пристального внимания правительства и общественности более чем когда-либо. Политика возобладала над экономикой, и выгодные экономические связи больше были не нужны для создания мирных отношений между двумя странами.Французское правительство сознавало, что связь между политикой инвестиций и внешней политикой иногда создавала проблемы. Если, к примеру, французское правительство не разрешило провести итальянский заем на Парижской фондовой бирже, сделает ли это Италию более зависимой от Германии? Или если бы они разрешили итальянский заем провести во Франции, могло ли это быть использовано как средство воздействия на внешнюю политику Италии и ослабить союз Германии и Австро-Венгрии? В 1904–1906 гг., когда итальянское правительство нуждалось в иностранном займе, как основе для конвертации ранее выпущенных правительственных акций, французский посол в Риме постоянно напоминал итальянскому министру финансов и своему правительству о значимости именно этого шага: «Италия должна ответить на доверие, которое мы окажем, содействуя в главных финансовых операциях, доверием, выраженным в конечной и решительной поддержке Франции в политической сфере»[239]
. Двумя годами позже, когда германцы начали очень сомневаться в лояльности Италии как союзницы Германии, германский посол в Риме говорил: «Наша финансовая слабость по сравнению с финансовым могуществом Франции, без сомнения, одна из главных причин, объясняющих ¦ франкофилию многих влиятельных кругов Италии»[240]. Но Франции не всегда легко удавалось использовать финансовое влияние эффективно. Германцы напрямую контролировали два главных итальянских банка — коммерческий банк Италии и кредитный банк Италии, которые сами контролировали крупные литейные заводы, судоверфи и электрические фирмы[241]. Союзничество во внешней политике создало определенную модель отношений в других сферах. Когда в 1908 г. Франция старалась провести итальянский заем в обмен на итальянские заказы на артиллерию французским фирмам, переговоры провалились, потому что итальянская армия не могла и не собиралась смешивать новые французские типы вооружения со старыми германскими[242]. В борьбе между сторонниками войны и сторонниками нейтралитета в 1914–1915 гг., которая закончилась вступлением Италии в войну на стороне Франции и Британии, эти экономические соображения, кажется, не очень-то брались в расчет, а то, что подвинуло Италию к войне, — было эмоциональным шагом, сделать который ей помогли французские субсидии, благоразумно вложенные в итальянскую прессу.