На полу в комнате остались сорванные с шеи Сталины и рассыпанные бусы. Костя Ярков вошел в дом и собрал с половиц золотистые шарики. Потом он взял аккордеон и склонился головой над клавишами.
Сыграл начало мелодии. Известная всем песня «Журавли». Только слова у нее другие. «Журавлей» привезли фронтовики. Их тогда, после победы, много оказалось в лагерях. Подбитых журавлей. Не всех победителей встречали цветами на перронах.
Некоторых встречали овчарки и конвой.
Появляется сводный хор зэков Дуссе-Алиньского тоннеля. Такова особенность классического хора. Он появляется только в случае невозвратности трагического момента. Солисты сейчас одеты не в концертные синие костюмы, в каких выступали на празднике первого поезда, а в свои повседневные робы пепельного цвета. На ногах ботинки, склеенные из расслоенных автопокрышек. Песню запевает седой зэк с особенным лицом, напоминающим нам лицо солиста в фильме Шукшина «Калина красная». Кто не помнит – это достаточно характерное лицо падшего ангела. Может быть, даже убийцы, или садиста. Оно обезображено пороком и каким-то внутренним, раздирающем сущность человека, горем. Но ведь – тоже человек. И он поет.
Костя не знает, что слова песни «Журавли» – слегка переделанные стихи Алексея Жемчужникова, написанные им в 1871 году.
Какая долгая и крепкая память у народа.
Жемчужников – тот самый, веселый и озорной, который придумал Козьму Пруткова.
Вторая серия
Бедный Йорик
Весна 1956 года
Дуссе-Алиньский перевал
Охотничий путик Кости начинался со спуска в распадок.
Прежний лыжный след уже перемело, но Костя хорошо знал тропу. Здесь он, по старинке, ставил кулёмки на соболя. Такие деревянные ловушки, придуманные еще его дедами-эвенками. Стальной капкан и петлю из проволоки соболь чаще обходит стороной. Чует запах металла. А вот в деревянную ловушку, за привадой, обязательно сунется. Очень осторожный, но и крайне любопытный зверек. Любую кулёмку Костя настораживал за 15–20 минут. Да и делов-то! Между двух тяжелых плах-полубревен, установленных в хорошо срубленный паз, подвешиваешь в расщеп приманку-приваду. Обычно приготовленную с осени юколу. Сухую горбушу или кету. А можно и кожу подстреленного рябчика. Но обязательно с пухом и перьями. Соболь лезет за добычей, наступает на порожек и задевает насторожку. Палочку такую. Больше наступать ему некуда.
Вилка для удержания давка и гнетка срабатывает.
Давок-коромысло, тяжелое бревно сверху, прихлопывает зверька.
Как будто он попадает в пасть другого, более крупного зверя.
Верхнее бревно и привязанный к нему снизу, на брезентовой широкой ленте, гнеток достаточно тяжелы.
Правда, вот странность.
Когда подходишь к кулёмке и видишь издалека попавшегося соболя, часто почему-то кажется, что соболь повесился на лесине.
Хотя охотники считают, что такая добыча зверька наиболее гуманна.
За годы охоты в тайге наваждение не покидало Костю. Вот и сейчас, на второй ловушке, он заметил висевшего, словно удавившегося, соболя. Кулемка стояла на краю скалистого обрыва. Здесь речка подходила к скалистому берегу. На крышу загородки насыпало снегу не меньше полуметра. И поэтому ее сдвинуло на край осыпи.
Нужно было достать соболя.
То есть спуститься вниз по обрыву. Что совсем нежелательно.
Камни во время оттепели обледенели.
Можно еще подрубить нижнюю вилку кулёмки.
И тогда она завалится назад, прямо на тропу.
Кучум два раза восторженно тявкнул.
Он тоже давно учуял пойманного зверька.
Костя оглянулся. Мутное марево уже накрывало тайгу.
Петли сегодня утром скрипели на дверях.
Вот и соболь опять повесился.
Как бы не быть беде…
Затемнение.
Флешбэк
Май 1946 года. Дуссе-Алиньский лагерный пункт