Истопник

– Ничего ты не оформишь, – спокойно говорит Говердовская, – потому что я всем расскажу, что ты не смог со мной, связанной, справиться. Мужик – через жопу вжик! Развязывай руки. Подпишу все твои фантазии. Кроме эротических. А изнасиловать и калечить себя не дам. Я беременная. Прошу занести в протокол допроса. Официально.

Василий наконец успокоился, ширинку застегнул.

В удивлении пучит черненькие глазенки-пуговки на Сталину:

– Откуда ты знаешь – беременная? Ветром, что ли, надуло?

– Не грусти, Васёк! И не отчаивайся сильно. Не от японского самурая. От советского офицера-орденоносца Константина Яркова, вернувшегося с войны!

– Тю… Так ты же только вчера с ним снюхалась! Отправлю на освидетельствование!

– Отправляй не отправляй… Женщина сама знает, когда она залетела. И еще запомни, Вася! Это ты к шалашовкам из четвертого барака бегаешь. Как кобель к сучкам. А у нормальных людей и любовь бывает!

Говердовская насмешливо смотрит на своего неудачливого воздыхателя.

Василий наконец расстегивает наручники на ее запястьях.

Сталина потирает кисти рук и застегивает воротник гимнастерки:

– Медицина тут ни при чем. Пиши: «Выполняя постановление товарища Берии об улучшении условий содержания заключенных в местах ИТЛ, подследственная Говердовская переусердствовала и обнаружила ненужный либерализм…» Поправь: «не обнаружила», а «проявила»! «Оборудовала цветочные клумбы, разбила фонтаны, чем способствовало ослаблению порядка в исправительно-трудовом лагерном пункте и нарушению трудовой дисциплины. К дневной пайке добавляла кружку молока ударницам скального фронта. На территории лагерного пункта действовал женсовет, который решал общие вопросы содержания бараков. Игра в демократию привела к тому, что совет лагеря начал заменять инструкции и общие установки режима, разработанные Народным комиссариатом внутренних дел для ИТЛ». Записал?!

Василий не успевает строчить. А ведь он даже и не знал, как подобраться к щекотливому вопросу. Френкель особо настаивал на пункте: враждебное и пагубное попустительство врагам народа.

Вот это баба! Ах, как жалко, что не те она песенки пела! Сталина как будто слышит мысли следователя:

– Френкель заказал? Небось не понравилась моя песня? Пиши. «Песню “Сиреневый туман” пели у костра тоннельщицы из второй фаланги. Кто конкретно – фамилии не запомнила. Запевала Анастасия Костикова, бригадир. Она погибла в штольне два месяца назад».

– А вот эти, конкретно, слова откуда в песне взялись?

Василий читает по подготовленной бумажке:

Остались позади все встречи, расставанья,
Остались позади тюремные года.
Все скрылось, как во сне, в сиреневом тумане,
Лишь светит, как маяк, Полярная звезда.

Сталина пожимает плечами:

– Думаю, что сами зэчки досочинили.

На самом деле, мы хорошо помним, что песня пришла к Сталине Говердовской ниоткуда. Она пришла к ней из будущего.

Песню вложил в ее уста, как писали в старинных романах, автор. Он тогда еще не знал, что «Сиреневый туман» сослужит недобрую службу в судьбе его главной героини.

Эх, эх!

Знал бы, как говорится, соломки подстелил.

И Сталина спела бы «Марш женских бригад» композитора Дунаевского. На слова все того же Лебедева-Кумача.

Идем, идем, веселые подруги,
Страна, как мать, зовет и любит нас!
Везде нужны заботливые руки
И наш хозяйский, теплый женский глаз.

И дальше там что-то еще, про единение мужчин и женщин…

Вспомнил!

Цвети, страна, где женщина с мужчиной
В одних рядах, свободная, идет!

В признательные показания Сталины Георгиевны Говердовской остается дописать пункт о вербовке японской разведкой.

Сталина спрашивает:

– У тебя есть доказательства, что он резидент?

Летёха молчит.

Потом, нехотя, показывает листочек отпечатанного документа.

На языке спецслужб документ называется ориентировкой. Читаем: