Однако, заостряя постановку вопроса против ревизионистских догм организованности и руководства, Р. Люксембург абсолютизировала конкретные обстоятельства полемики, проецируя их на теорию революции в целом. Произошел сдвиг в сторону уже не тактического только, но и концепционного
заострения – против всякой «техники», против возможности практической организации сверху революционного движения вообще. Отсюда проистекает и то, что сферу сознательной инициативы авангарда, сферу организационной подготовки общеклассового действия Р. Люксембург ограничивала лишь отдельными выступлениями. Переход политического руководства в техническое, согласно ее точке зрения, характерен лишь для частных случаев стачечного движения, так как «в огромном балансе революции все эти меры (по подготовке выступления. – Г.А.) не более как капля в море»[232]. Если этот переход и совершается, то сам собой: в России, констатировала она, «революция крайне затрудняет социал-демократии дело управления массовой стачкой; она ежеминутно то капризно вырывает из ее рук дирижерскую палочку, то снова насильно вкладывает ей ее в руку»[233]. Это наблюдение было интересным, показывая всю сложность, зигзагообразность процесса, в ходе которого партия вынуждена вновь и вновь, по мере развития событий и включения в борьбу «свежих» масс, овладевать руководством революции. Но вывод, который делала Р. Люксембург, был глубоко ошибочен. Определенную фазу исторического движения (фазу, которую марксистский авангард должен изживать, подвергая критике практику революции и свою собственную деятельность) она возводила в своего рода непреложный, естественный закон. «…Это происходит не оттого, – писала она, имея в виду разрыв между руководством и размахом движения, – что в России социал-демократия еще молода и слаба», а также отнюдь не оттого, что российский пролетариат «не воспитан»[234]. Просто-напросто, считала Р. Люксембург, «революции не поддаются воспитанию»[235].Всякому сознательно вызванному и планомерно организованному выступлению, как единичному, отводилось в ее концепции подчиненное место по отношению к целому – стихийно развивающемуся революционному процессу и всенародному
выступлению, будь то массовая стачка или вооруженное восстание. Соответственно и инициатива, руководство социал-демократии есть частный момент общего движения, а задача руководства состоит в «возможно более удачном применении к обстоятельствам и возможно более тесном соприкосновении с настроением массы»[236]. «…Масса, – писала она, – должна быть действующим хором, а руководители лишь „персонажами с речами“, истолкователями массовой воли»[237]. Исходя из такой теоретической посылки Р. Люксембург и полемизировала с большевиками по поводу военно-технической подготовки и организации восстания, называя их план «утопическим» и противопоставляя ему политическую подготовку того же восстания, необходимость которого она решительно подчеркивала и условия вызревания которого понимала далеко не так, как ортодоксы меньшевизма[238].Спор Р. Люксембург с большевиками решила история, и не только история русских революций, но и история революционной борьбы немецкого пролетариата после Октября, собственная эволюция немецких левых[239]
. Мы не рассматриваем здесь вопроса в целом и в окончательном виде. В отношении же позиции Р. Люксембург времени первой русской революции можно в качестве вывода отметить следующее. Р. Люксембург была, разумеется, права, считая, что революция как объективное явление, знаменующее собой коренной переворот в системе общественных отношений, не может быть вызвана искусственно, назначена волею партии на определенный момент. С восстанием же – этого Р. Люксембург не поняла – дело обстоит иначе: как метод совершения революции, оно может и должно быть подготовлено и назначено в случае, если оно выросло из хода исторического развития. Ленин, беспощадно бичевавший «левый» авантюризм эсеров и им подобных, придававший огромное значение анализу объективных предпосылок и условий революции, вместе с тем решительно боролся с недооценкой практического руководства массовыми выступлениями, особенно во время начавшейся уже революции. В отличие от Р. Люксембург он не только разъяснял необходимость подкрепить массовый энтузиазм партийным «аппаратом» по техническому обслуживанию всеобщих стачек и восстаний[240], но и создавал, непрерывно совершенствовал такой «аппарат» в процессе самого движения, связывая «технику» с развитием революции, с необходимостью для партии, для пролетарского авангарда быть готовыми к тому моменту, когда массы «скачком» перейдут от политической стачки и разрозненной борьбы к революционному штурму, к решению проблемы власти. Опережение стихийной борьбы не только программой и лозунгами, но и организацией – такова, по Ленину, обязанность марксистского авангарда в революции.