Историческая традиция Франции

Итак, согласно мнению весьма авторитетного ученого-академика и колоритного представителя школы «Анналов», подлинным началом цивилизации Нового времени явилось «чудо 1620-х годов», продлившееся до конца 1680-х. Чудо Научной Революции. Представление о «чуде» явно выпадает из циклической традиции «длительного времени», с которой обычно ассоциируется школа «Анналов», да и плохо увязывается с идеей поступательного движения, которой придерживается современное науковедение. Поправляя самого себя, Шоню указывает на «накопление критической массы» изменений в предшествовавший («Чуду») период.

«Трезвый взгляд, – уточняет Шоню, – не позволяет отрицать принадлежность ХVI века, или так называемой коперникианской революции к Новому времени». Этот век аккумулировал материальные достижения и разделял с ХVII в. «великую жажду Бога». Однако обремененный прошлым, он был слишком «робким», «зачастую ретроградным», и – «как бы утомленный истинными дерзаниями высшей средневековой схоластики, захлебнулся»[729].

В целом трактовка историком-академиком века Возрождения выглядит двусмысленной, и объясняется это его негативным отношением к распространению античного рационализма, или, как он именует последний, «традиционного агностицизма». Сосредоточившись на фидеистических предпосылках научной революции, Шоню исключает вклад рационализма; точнее, тот вообще остается у него за пределами научного прогресса раннего Нового времени.

Характерна его оценка воспринявших этот рационализм через классиков итальянского Возрождения французских либертинов как «рабов неоаверроизма, самой затасканной, самой консервативной из возможных ошибочных мыслей»: «Вольнодумство в ХVII веке было обращено к прошлому, враждебно картезианской интеллектуальной революции и предано антихристианскому аристотелизму аверроистской традиции». Самое же печальное, с точки зрения Шоню, что это течение пережило ХVII век, став мостом между итальянскими рационалистами ХVI в. и французскими рационалистами 1685–1715 гг., которые, в свою очередь, явились предшественниками философов Просвещения.

Таким образом, заключает Шоню, со своим «антихристианизмом» ХVIII в. «вызрел» в рационализме 1685–1715 гг., а в том сосредоточилась «вся ненависть, вся желчь радикального непонимания, несбывшейся любви, стремление поскорее преуспеть в чем-либо более важном, чем то позволяла в плане внешнем численная наука»[730].

Возрождение – Renaissance

Более уравновешенный подход к духовным предпосылкам цивилизации Нового времени предлагает Жан Делюмо, и перспективность подхода этого французского академика видится в том, что он проводит идею взаимодействия христианско-канонической традиции и инакомыслия в формировании новой цивилизации. В своем фундаментальном труде «Цивилизация Ренессанса» Делюмо, подобно Шоню, полемизирует с Мишле о значении христианской традиции. Он оспаривает понятие «Ренессанса-Возрождения» у Мишле, защищая принцип исторической преемственности: «Между Средними веками и Ренессансом не существовало общего и резкого разрыва (курсив мой. – А.Г.)»[731], – таков главный тезис Делюмо.

Европа в эпоху Возрождения «не столь активно была подвержена язычеству и дехристианизирована», как считалось на протяжении длительного времени. Европейское общество оставалось «глубоко христианским». Вместе с тем воздействие возрожденной античной традиции на христианскую культуру тоже было исключительно глубоким. Типологическая особенность Возрождения, по Делюмо, в том, что эта эпоха оказалась «более языческой» и одновременно «более христианской», чем предшествующий период. Направленное к «медленному и трудному открытию мира, милосердия и человека» Возрождение продвигалось в этом направлении «благодаря новому обращению и к Библии, и к Античности»[732].

В большинстве случаев люди эпохи Возрождения не задумывались об эклектичности своих воззрений и убеждений и не испытывали внутреннего конфликта, соединяя «крайности языческого чувственного образа жизни с пламенной верой». То была «простодушная смесь» язычества и христианства, художники и поэты легко переходили от библейских сюжетов к античной мифологии, от святых мучениц к куртизанкам, черпая источник вдохновения равно в Мадонне и в Венере[733].

Воздействие «языческой» Античности, подчеркивает Делюмо, привело к интегрированию в христианскую культуру ценностей, к которым ранее относились с недоверием. Произошло переосмысление собственно христианства: «Критический разум повсеместно и открыто проявлялся в форме торжественного (от имени Евангелия!) протеста против недостатков Церкви» и против тех духовных и светских владык, которые, предаваясь злоупотреблениям, лишь провозглашали себя христианами. Этот протест зарождался, по крайней мере отчасти, в «глубинах океана христианства». Трагической ошибкой официальных властей оказалось стремление остановить репрессивными мерами этот «несокрушимый подъем критического духа»[734].