Потребовались немалые ухищрения, чтобы подогнать героических предков под коллаборационистскую практику. Галлия «признала свое поражение, – говорил в январе 1941 г. один из деятелей Виши, – Юлий Цезарь принес римский мир; победители и побежденные пришли к взаимопониманию. От этого великого потрясения родилась галло-римская цивилизация, которая сделала нас такими, какими мы являемся. Спустя два тысячелетия, мы пребываем в том же положении, что и наши праотцы-галлы. И мы всем сердцем желаем, чтобы из согласия между победителями и побежденными родился, наконец, европейский мир, который один может спасти вселенную»[279]
.В наиновейшие времена генетический миф был задействован против мигрантов: отзвуком «европейского мира», исключающим из последнего всевозможных чужаков, становится в современной праворадикальной субкультуре идея арийского единства. Современные «арийцы» (естественно, тщательно отмежевывающиеся от аналогий с германским нацизмом) с энтузиазмом пишут о единой индоевропейской культуре, распространившейся в III тысячелетии до н. э. на Францию и достигшей здесь во II тысячелетии до н. э. своего зенита.
На этой протоисторической основе правые радикалы выстраивают модель «французской идентичности» как слияния кельтского, латинского и германского этносов. Иными словами, галлы, римляне и франки провозглашаются родственными народами, а их антропологическое и этнокультурное родство кладется в основу формирования этнической общности, превосходящей своей культурой и чертами характера другие народы[280]
.Галльский миф глубоко укоренился в историческом сознании современных граждан Франции. Побывав в 1985 г. в местах галльского сопротивления легионам Цезаря, президент Миттеран заговорил о «чувстве приближения к каким-то тайнам, когда силы земли диктуют человеку его судьбу». А под старость он пожелал приобрести здесь участок земли, чтобы быть на ней похороненным[281]
.Возвеличивание Галлии как прото-Франции вызывает, однако, серьезные сомнения. «Будет много чести присваивать титул отцов нашей Франции военным предводителям, являвшим элементарные воинские доблести, – возражала Мари-Мадлен Мартен. – Стремлений одного человека недостаточно, чтобы основать отечество, если только он не установит институты, которые увековечат силу его порыва». Усилия Верцингеторикса, как и его предшественников, «выражали гораздо больше индивидуальный героизм и талант, чем дух общности». Деятельность этих героев «никоим образом не синтезировала объединительные устремления народа». Хотя история Галлии содержала «некоторые элементы, из которых
Французская историография продолжает оставаться расколотой в трактовке темы. «Катастрофой», концом «неповторимой эволюции» объявляют римское завоевание последователи Жюллиана; для лидера второго поколения «школы Анналов» Фернана Броделя, наоборот, с римского завоевания Галлии началась история Франции[283]
. Определенный, хотя весьма противоречивый консенсус предлагает Жак Ле Гофф: «Средневековый Запад зародился на развалинах римского мира. Рим поддерживал, питал, но одновременно и парализовал его рост».У современного классика медиевистики находят развитие антиимперские мотивы Гизо и Жюллиана: «Римская история… оставалась, даже в период наибольших успехов, лишь историей