Реально складывавшееся территориальное и политическое единство одушевлялось особым, «национальным» сознанием, чувством принадлежности индивидов к общему прошлому, настоящему и будущему. Этапы познания нацией своей истории становились ступенями формирования национальной идентичности, и обратно – развивающееся национальное самосознание активно воздействовало на познание истории страны.
Французская традиция восприятия и толкования комплекса «национального», всего, что относится к
Можно говорить о приоритете политической культуры Франции с появлением самого термина да и собственно понятия «нация» в его современном (с упором на государственную принадлежность) значении. «Все жители одного государства, одной страны, живущие по одним и тем же законам и пользующиеся одним и тем же языком», – так было сказано о «нации» в «Словаре Академии» в 1694 г. О значении территориального и государственного единства для определения «нации» свидетельствовал словарь Фюретьера (1698 г.). По этим косвенным признакам можно заключить, что уже к концу ХVII в. процесс формирования французской нации достиг такой степени зрелости, что требовал осмысления. А систематическое рассмотрение под этим специфическим углом зрения прошлого страны началось лишь в ХIХ в., который справедливо был назван в международной историографии «веком национализма», веком «изобретения» традиций, прежде всего – национальных[289]
.Развернутая попытка придать прошлому Франции «национальное измерение» была предпринята романтико-либеральной школой периода Реставрации (см. гл. 2). В известной мере ее стремление «национализировать» историю было реакцией на философию истории просветителей, которые следовали за гуманистами Возрождения (см. гл. 5) и, исходя из выдвинутой теми идеи единства человечества, отстаивали принцип универсальности исторического процесса.
Духовный вождь школы Огюстен Тьерри доказывал, что при «философском» подходе не нужно было специальных знаний, и, «не отдавая себе отчета в различии эпох», просветители «воспринимали в истории Франции лишь то, что напоминало им их собственное время». Но «разве история Франции от V до XVIII века представляет историю одного и того же народа, имеющего общее происхождение, одни и те же нравы, один язык, одни и те же социальные и политические интересы?»[290]
, – задавал он риторический вопрос.Тем не менее и романтикам, в первую очередь самому Тьерри, оказался присущ тот же грех восприятия истории Франции сквозь призму своего «собственного времени». Рассуждая о Средних веках (включая самый ранний период), они использовали понятия ХIХ в. – «революция», «гражданская война», «иностранное вторжение». Было привнесено и понятие «нации», а само формирование французской нации рассматривалось в контексте «войны двух рас» – дворянства и третьего сословия.
Как «сын третьего сословия»[291]
Тьерри выстраивал для него «национальную» родословную, которая и совпадала в основных чертах с формированием французской нации. Он решительно и патетически отверг господствовавшую формулу «сотворения Франции» франкскими королями. Сама монархическая власть виделась историку предметом исторической эволюции, а не актом творения. И, прежде всего, борясь за национальную историю, Тьерри добивался разграничения понятий «король франков» и «король Франции».«Национальная династия»
По убеждению Тьерри, лишь с Капетингами Франция стала «национальным королевством». Ни Меровинги, ни Каролинги – представители «расы завоевателей» – не могли претендовать на статус национальных правителей. Напротив, чтобы утвердить независимость страны от Империи[292]
, требовалось изгнать потомков Карла Великого и искоренить во французском королевстве наследие франкских королей. В установлении новой династии – Капетингов выразилось «движение национального мнения». Ее основатель, считал Тьерри, пользовался популярностью и, будучи, хотя и франкского, но незнатного происхождения, мог стать «представителем местной расы (