Историческая традиция Франции

Однако не античная цивилизация и не древний Рим, а современная Германия была исходной точкой в размышлениях Жюллиана. Он выступал против – в терминах Мишле – «фатализма рас», причем если Мишле отвергал, условно говоря, «расовый» подход коллег (Тьерри) к отношениям внутри французского общества, то Жюллиан имел в виду расовые теории своего времени. Понятие «расы» таит в себе опасность, писал Жюллиан. Представление о прирожденных физических особенностях как «неустранимой фатальности», предопределяющей поведение индивидов и обществ, оправдывает ненависть, предубеждения, даже уничтожение. Жюллиан указывал на примеры геноцида в Африке. Расовому детерминизму он противопоставлял просветительский эволюционизм.

В мире, охваченном смертоубийственной лихорадкой расистского национализма, Жюллиан утверждал, что слово «нация» означает «свободу и воспитание», что нация – добровольное образование из людей, одушевленных едиными устремлениями. Нельзя, писал историк, восхваляя или осуждая какую-либо нацию, говорить о «фатальности», «неизбежности», «необходимости». «Нет в истории Запада чего-либо неизбежного», – заявлял Жюллиан, иллюстрируя свою мысль переходом к судьбе галлов.

Галлы, подчеркивал историк, были побеждены Домицианом и Цезарем не из-за своей расовой неполноценности и по воле богов, а из-за неспособности преодолеть внутреннюю разобщенность, из-за того, что «люди не умели подчиняться, а начальники не умели управлять». Если бы они «лучше понимали и лучше выполняли свой национальный долг, вряд ли боги отдали бы свое расположение Юлию Цезарю».

Тем не менее Жюллиан не исключал детерминизма: «Нельзя сказать, что в истории народов действует только свободная воля, что их жизнь не имеет научного объяснения или что их судьбы не подчиняются никакому закону». Движение нации через века определяют, по Жюллиану, «характер почвы, на которой она живет, и особенности ее психики». Размежевываясь с расизмом, он уточнял: «В коллективной жизни людей действуют не физиологические законы, а институты, обусловленные почвой и историей»[276].

Нет поэтому «немецкого характера» как свойства особой «породы людей», которую никакой социальный прогресс не может изменить. Теориям о превосходстве германской расы французский историк противопоставил постулаты теории нации: «Немец – человек нации, а не расы». А претензии немцев на расовую исключительность Жюллиан объяснял культурной неразвитостью германской нации: «Она едва вышла из подросткового возраста, ее политическое тело едва сформировалось, когда менее полувека тому назад она внезапно обрела неожиданную славу, славу оружия, науки, промышленности. Этот триумф пришел слишком рано для нее. Ее дух и душа были недостаточно зрелыми, чтобы она могла оценить и использовать во благо эти основы силы, труда и богатства»[277].

Итак, по научным и по идеологическим соображениям французская историческая наука в лице ее виднейшего представителя времени Первой мировой войны, члена Французской академии, категорически отвергла расовую природу генетического мифа, противопоставив «голосу крови» детерминизм «почвы» в историко-географическом смысле этого слова, а креационизму – эволюцию, упорную «работу нации над самой собой», говоря словами Мишле.

Такое представление вошло в идеологию формировавшейся Третьей республики, став частью ее «национального мифа».

Однако усилиями национал-радикального крыла политического спектра «голос крови» вернулся в национальную жизнь и расовые теории «из-за Рейна» обрели популярность. Девиз «Наши предки – галлы» был использован режимом Виши (1940–1944) в дискриминационных целях, прямо противоположных «национальному мифу» Третьей республики. «Настоящими» французами были объявлены люди, объединенные общим происхождением («кровью»), притом на роль предков были сподвигнуты «чистокровные» галлы. Вишисты проводили манифестации в Оверни, в центрах доримской Галлии, на месте очагов ее сопротивления римскому завоеванию. Маршала Петена, объявленного «национальным вождем», его приближенные сопоставляли с вождем этого сопротивления, «национальным» героем Верцингеториксом.

Портреты легендарного галла украшали официальные церемонии режима. Само поражение Верцингеторикса подверглось переоценке. В качестве аллюзии на соглашение поверженной Франции с Германией, его стали представлять победой «национального духа» в стиле популярной картины Л. Руайе «Верцингеторикс слагает оружие к ногам Цезаря» (1899), где стойкий галл не склоняет своей головы перед победителем.

Мотив галльской стойкости вдохновлял, впрочем, и бойцов Сопротивления. Этот мотив увековечила мраморная стела на ближайшей к легендарной Алезии железнодорожной станции с надписью «В этой долине Галлия спасла свою честь»[278].