Историческая традиция Франции

Обращение императора к античной истории способствовало бурному росту интереса к римскому периоду в истории страны и интенсификации археологических раскопок памятников древней Галлии. Были основаны Французский институт в Риме и Галло-римский музей (предшественник Музея национальных древностей (Antiquités nationales)). На волне общего интереса к античности начинал свои исследования и Фюстель де Куланж. И, знаменательно, что на заре своей научной деятельности он преподавал историю в Тюильри императрице Евгении (и, очевидно, ее супругу)[263].

Фюстель де Куланж отверг бытовавшее со времен просветителей противопоставление «римского деспотизма» «германской свободе», свел к минимуму значение франков во французской истории и возвеличил римское наследие, утвердив в новой историографии линию государственно-институциональной и культурно-цивилизационной преемственности между историей Франции и историей Рима (и воскресив тем самым идеи аббата Дюбоса).

Идеей преемственности древнеримских институтов во Франции проникнут крупнейший труд историка – шеститомное сочинение «История политических учреждений старой Франции». В центре сочинения идеологема «встречи» между римским миром и варварами. Было «германское вторжение», но не было завоевания одним государством другого, доказывал Фюстель. От варварских нашествий ничего не осталось, они не основали новых институтов.

«Истинные завоеватели Галлии сражались под знаменами Империи. Вестготы, бургунды, франки были солдатами союзнических войск на римской государственной службе… Они уважали имперский суверенитет (majesté impériale) и желали принадлежать к римскому имени». В конечном счете, вторжение франков явилось не «революцией», а «эволюцией», оно ускорило политические процессы, которые начались с упадком Римской империи. Для Галлии то была «замена одной власти другой; сохранялся прежний режим, но при новых правителях»[264].

Отстаивая необходимость «национальной науки» как науки, лишенной политических пристрастий и избавленной от духа партийной борьбы, Фюстель де Куланж всецело перенес эту установку на «теорию завоевания», заклеймив ее как «опасное мнение», как распространение среди людей «ложного представления о том, каким образом формируются человеческие общества». Оно «порождает ненависть и увековечивает ее».

Относительно генезиса «теории» у историка не было сомнений. Ее не было в Средние века, она начинает складываться только в ХVI в. и приобретает влияние в ХVIII в. Мнение о разделении французов вследствие франкского завоевания на «неравные расы» «порождено антагонизмом между классами и усиливалось с ростом этого антагонизма», – делал вывод Фюстель де Куланж[265].

Ученый последовательно опровергал выкладки сторонников «теории завоевания»: о порабощении населения Галлии, о конфискации их земли, о дискриминации по этническому принципу, об освобождении франков и бургундов от налогов, об отсутствии среди них рабства и т. д. Фюстель де Куланж не отрицал фактов грубого насилия, беспощадного грабежа, включающего захват земли, или обращения в рабство жителей. Но, по его словам, то были произвольные эксцессы. Систематического и легального, т. е. опирающегося на акты королевской власти, порабощения не было. Действовали «законы войны», обязанность содержать военных. Галлы не попали в личную зависимость от интервентов, вместе с последними они сделались подданными франкских королей.

Безапелляционно отвергался и довод о заимствовании германского права, который поддерживался либеральными авторами, имевшими в виду индивидуальную свободу и общинное самоуправление: «Когда Хлодвиг и франки стали хозяевами страны, у них никогда и в мыслях не было упразднить римское законодательство. Для себя они сохранили германские законы, но от галльского населения требовали подчинения римскому кодексу». Началось с той поры, считал Фюстель де Куланж, многовековое сосуществование римского права с германскими, а потом феодальными нормами. Две юридические системы противоборствовали друг с другом до конца ХVIII в.: «Борьба завершилась лишь в 1789 г. победой римских законов. Они возобладали окончательно и образуют теперь основу нашего Кодекса Наполеона»[266].

Августейшей собеседнице из Тюильри Фюстель де Куланж доказывал, что не было по большему счету не только германского, но и римского завоевания, если иметь в виду под завоеванием насильственное покорение: «Галлия отказалась от своей суверенности (nationalité), своей религии, своего языка, своего имени; и все это без сожаления, без принуждения».