Историческая традиция Франции

Идеи королевского творчества и полного господства над окружающим – природой, людьми, всем миром – важнейшие принципы королевского проекта устроения обиталища своего двора, который одновременно служил аппаратом управления. Если воплощенная в творческом гении короля как его «мистическое тело» нация выступает субъектом процесса, весь мир – его объектом. «Чудо» по образу творения, Версаль являл «конспект вселенной» по своему символическому смыслу[358].

Для обоснования нового масштаба королевского владычества потребовалось обращение к имперской традиции Древнего Рима, к героике древней Греции. При этом, однако, античность явилась лишь точкой отсчета. Уже в 60-х годах придворные литераторы стали внушать королю, что он «превосходит всех героев Плутарха», что любое сравнение с античностью будет недостойно его, что созвездие талантов, собранное им вокруг себя, не уступает выдающимся мужам античности и «даже превосходит» их. Такова подоплека литературного вначале спора между «старыми (anciens)», сохранявшими каноническую верность классическому наследию, и «новыми (modernes)», для которых каноном становилось величие французской королевской власти[359].

Представители «новых» потребовали заменить латынь в величальных надписях французским. «Чудесные события царствования Вашего Величества вознесли французскую нацию на вершину ее величия, – провозглашал Ф. Шарпантье. – …Следует ли ей искать в иностранном языке слова для выражения своего счастья? Почему я не могу прямо сказать о заносчивости и ложной деликатности постоянного заимствования у древних римлян выражений, которые должны выразить нашу справедливую признательность Вам? Ведь Древний Рим не предлагает нам ничего столь же поразительного, как Ваша беспримерная деятельность»[360].

Итак, уже в ХVII в. возникла мощная традиция, восхвалявшая королевские усилия и провозгласившая короля «Людовиком Великим». В XVIII в. ее подхватил Вольтер, увидевший в Людовике ХIV образец «просвещенного правителя». Классик Просвещения не скрывал негативного отношения к разорительным войнам и особенно к религиозным преследованиям, но обращал внимание на культуртрегерство короля, монументальность его культурных проектов, покровительство ученым и литераторам. «Век Людовика ХIV», изданное впервые в 1751 г. в Берлине сочинение Вольтера, задумывалось в назидание современным просветителю монархам, включая, в первую очередь Людовика XV.

Однако позиция Вольтера уже в середине XVIII в. была подвергнута критики с точки зрения ставшей модной через два века проблемы «издержек величия». Лабомель указал на то, что во внешнеполитических акциях короля интересы страны подменялись соображениями личного престижа и что военные действия превращались в карательные меры за неповиновение королевскому диктату. Главный же упрек – король «забывал» и «забывал постоянно», что «власть вручается одному лицу лишь для блага всех».

«Был ли он справедлив, уважал ли он законы, щадил ли он права человечности, – полемизировал Лабомель с мнением Вольтера, – когда отягощал свой народ налогами? Когда, чтобы поддержать свои неосторожные мероприятия, придумывал тысячи новых поборов?.. Когда каждый год он отягощал государство миллионной рентой… чтобы давать празднества и строить Версаль?»[361]

Серьезный удар по возвеличиванию Людовика ХIV был нанесен в ХIХ в. Мишле писал о «безмерной мании величия» Людовика, а «методическая школа» подвергла культ Короля-Солнца последовательному и профессиональному развенчанию. «Людовик ХIV, – подводил итоги его правления Сеньобос, – умeр непопулярным, оставив население сократившимся и обедневшим, а (государственный. – А.Г.) долг слишком тяжелым, чтобы его можно было выплатить. Из-за его политики величия Франция утратила то особое положение, которое она приобрела благодаря политике кардиналов»[362].

Некая примирительная линия была прочерчена в «Истории Франции» Лависса. Квинтэссенция характеристики Старого порядка – оценка правления Людовика ХIV, который противопоставлялся своим слабым преемникам. Лависс подчеркивал, что полнота политической власти была «наиболее очевидным успехом» короля, притом, что бунты все же продолжались, становясь предзнаменованием Революции.

Лависс приветствовал завоевания Людовика ХIV, но полагал, что можно было достичь существенно большего, например – приобретения испанских Нидерландов. Можно было, опираясь на рост торгового флота, стать военно-морской державой. Между тем постоянные войны, причиной которых зачастую становилось королевское честолюбие, привели в конце концов к печальному финалу, объединив против Франции всю Европу. «У него, – заключал Лависс характеристику короля, – были качества хорошего штабного офицера; но не было ни головы генерала, ни сердца солдата»[363].