Исторические мемуары об императоре Александре и его дворе

Прошло всего два дня между отъездом императора Александра и вступлением французов, но, вследствие волнения и тревоги, время это показалось нам смертельно долгим.

На улицах не слышно было лошадиного топота, но люди бегали взад и вперёд, сообщая друг другу тревожные и почти всегда неверные вести. Одни говорили, что под стенами города будет дано сражение, и советовали мне бежать в горы, так как пули разрушат наш дом. Другие, с бледными, перепуганными лицами, прибегали сообщить, что русские, отступая, подожгут город. Наконец третьи уверяли, что они видели, как император Александр без мундира ходит по улицам и старается успокоить местных жителей, обещая не оставлять их. Генерал-губернатор Корсаков, уезжая, уверял моего отца, что бояться нечего.

Изумление, недоумение, вызываемые ожиданием великих событий, не оставляли в моей душе места для тщетных страхов. Притом, последние не помогают в опасности и лишь убивают ту твёрдость духа, которая так необходима во всех обстоятельствах жизни.

Глава VI Вступление французской армии в Вильну. Положение Литвы. Анекдоты

В ночь с 15 на 16 июня н. ст. русские войска выступили из города в полном порядке и внушительном безмолвии. Нет, это не было бегство, как уверяли некоторые. В восемь часов утра отряд французской кавалерии марш-маршем бросился в город, чтобы отстоять подожжённый русскими мост. Трудно передать волнение, которое я испытала при виде поляков, которые бежали во весь опор, сабли наголо, но с весёлым видом, махая своими флагами национальных цветов, которые я видела впервые.

Я стояла у открытого окна. Они, проходя, поклонились мне. При виде этих истинных соотечественников сердце моё умилилось. Я почувствовала, что родилась полькой, что сознание это вновь пробуждается во мне. Слёзы радости и энтузиазма залили моё лицо. Это была чудная минута, но она промелькнула, как миг.

Всюду царило общее опьянение. Во всем городе раздавались торжествующие крики. Жители спешили вооружаться. Русские побросали много оружия в Вилию. Разные лица из подонков населения поспешили вытащить его из реки. Неуклюже нацепив эти орудия на своё рабочее платье, они ходили по улицам, собирались на площади городской думы, бросая в воздух свои шапки, с шумными патриотическими возгласами.

Более мудрый и осторожный, мой отец основательно боялся этих патриотических движений. «Сумасшедшие! Безумцы! – восклицал он. – Русские в нескольких шагах от нас: кто может предвидеть, куда они направятся и что затем воспоследует?»

Я помню, что через три дня после вступления французов, при виде беспорядка, царившего в этой громадной армии, и отсутствия в ней дисциплины, непредусмотрительности вождей ее, их фаталистической веры в то, что они называли «счастьем императора» (этим громким словом французские офицеры и придворные Наполеона всегда отвечали, когда им возражали по поводу этой кампании), – при виде всего этого у моего отца явились роковые предчувствия относительно исхода этой войны.

Шестьсот тысяч человек всех европейских национальностей, подчинённые наполеоновской политике, шли двумя линиями, без провианта, без жизненных припасов, в стране, обедневшей благодаря континентальной системе и недавно еще систематически разорявшейся огромными контрибуциями.

Один русский генерал предложил даже императору Александру опустошить всю Литву, вывести из нее всех жителей и оставить наполеоновским армиям лишь обширные пустыни. Но чувствительный Александр отверг эту меру, быть может, полезную, но жестокую и бесчеловечную. Были сожжены лишь все хлебные магазины и мельницы. Вступавшая в Вильну французская армия в течение трёх дней терпела недостаток в хлебе. Всех городских булочников тотчас взяли в армию, и вопреки словам генерала Жамини, утверждавшего, что «с голоду умирают лишь в осаждённом городе», голод жестоко дал себя знать виленским жителям, особенно тем, кто заранее не обеспечил себя жизненными припасами и мукой.

Местности, расположенные на пути Великой армии, подверглись разорению и грабежу, жатва их была преждевременно срезана для кавалерии, поэтому они не могли удовлетворять запросам столицы и не смели даже высылать съестные припасы по дорогам, наводнённым мародёрами. Впрочем, беспорядки в армии являлись следствием взглядов вождя, ибо, перешедши Неман, Наполеон в приказе войскам объявлял, что здесь начинается русская территория.

Вот как входил в Литву этот столь желанный освободитель!

Вследствие этого приказа французские войска стали смотреть на Литву и относиться к ней как к неприятельской стране, и между тем, как ее обитатели, одушевлённые патриотическим энтузиазмом, бросались навстречу французам, они вскоре подверглись разорению и оскорблениям со стороны тех, кого они считали орудием своего освобождения. Принуждённые отдать на разграбление свои дома и поместья, они бежали в глубь лесов, унося с собой самое дорогое своё достояние: честь своих жён и дочерей.