Исторические мемуары об императоре Александре и его дворе

После нескольких лет скитаний он вернулся в свое Отечество в тот момент, когда Наполеон взял в руки бразды правления. Ценой долгих хлопот и просьб граф Нарбонн получил от Наполеона сначала место министра в Мюнхене, затем генерал-адъютанта. Наполеон при этом остановил свой выбор на Нарбонне, так как среди этого двора, пропитанного военным духом, быть может, он один сохранил прежний этикет и приёмы обращения, и поэтому он один был достоин, чтобы его выслушал государь просвещённый и вежливый, каким был Александр. Тем не менее, несмотря на изящную лёгкость своей речи, Нарбонн в аудиенции, которую дал ему Александр, не мог привести ни единого аргумента в пользу своего повелителя.

Государь так ясно, с таким благородным красноречием изобразил умеренность своего образа действий, свои справедливые обиды, невозможность согласовать сделанные ему предложения с честью своей короны, с интересами империи и со своим желанием избежать пролития человеческой крови, – что Нарбонн, ослеплённый, смущённый, ничего не мог возразить на эту речь. После аудиенции он сказал одному из своих друзей: «Император стоял на твёрдой почве, в рассуждениях его столько логики и силы, что мне оставалось сказать лишь несколько банальных придворных фраз».

В тот же день Нарбонн присутствовал на большом смотру и обедал у императора, который велел передать ему богатый подарок, ящик, осыпанный бриллиантами и украшенный его портретом. Желая переговорить с поляками, к которым у него были письма, Нарбонн хотел продолжить своё пребывание в Вильне. Но на следующий день после аудиенции император прислал ему с дворецким самые изысканные яства на дорогу. Вслед за тем граф Кочубей и граф Нессельроде сделали ему прощальные визиты. После этого Нарбонн почувствовал, что уже не может откладывать долее своего отъезда, тем более что курьер императора пришёл доложить ему, что почтовые лошади заказаны к шести часам вечера. Чувство глубокого восхищения Александром, изумление при виде выдержки и сил русской армии – вот что вынес Нарбонн из этого посольства.

Вскоре я узнала в Товиани, что государь соблаговолил назначить фрейлинами при императрицах девиц Доротею Морикони, Марию Грабовскую и меня, а также двух молодых особ, в то время находившихся в Вильне, а именно девиц Гедрой и Вильхонскую. Император сам передал моему отцу три футляра с бриллиантовыми значками, изображавшими соединённые шифры императрицы-матери и императрицы Елизаветы. При этом государь любезно указал ему на то, что он этим уплачивает долг товианского гостеприимства. Мой отец приехал тогда за мной, чтобы везти меня в Вильну.

На следующий день после моего приезда я отправилась в церковь, где император должен был присутствовать при богослужении. Был воскресный день. В церкви собралось многочисленное, блестящее общество. Я в первый раз присутствовала при торжественном православном богослужении. Я нашла, что облачение архимандритов[6], их широкие фиолетовые мантии, длинные, распущенные волосы, спускавшиеся на грудь, волнистые бороды, наполнявшее церковь благоухание ладана, золочёные двери, которые в определённые службой моменты открывались и закрывались, – все это подходило к величественности христианского богослужения. В особенности пение без инструментального аккомпанемента поразило меня красотой своей божественной простоты. Пела Петербургская Императорская капелла.

В этот самый день, в то время, как мой отец обедал при дворе, обер-гофмаршал подошёл к нему и сказал: «Ваша дочь будет ли дома сегодня вечером? Император предполагает посетить ее и даже написал императрице, что он сделает визит одной фрейлине. И возможно, – прибавил, смеясь, граф Толстой, – что император при этом не принял в расчёт хозяина дома».

Тогда отец написал мне карандашом записку, чтобы предупредить меня, и послал ко мне придворного курьера.

Император приехал около семи часов вечера, в дрожках. Отец мой встретил императора внизу, на лестнице. Я приняла его у двери прихожей и в кратких словах выразила, как я счастлива, что государь соблаговолил предупредить своим посещением выражения моей почтительной благодарности.

Император стал уверять, что мне не за что благодарить его, что, наоборот, он благодарит меня за все моё внимание к нему в Товиани, и добавил, что он явился, чтобы выразить мне своё нижайшее почтение. Я привожу эти слова, чтобы дать понятие о свойственном этому государю рыцарском обращении. Входя в гостиную, государь потребовал, чтобы я села на диван. Сам он взял стул и положил шляпу на пол.

Так как мой отец продолжал стоять, несмотря на обращённое к нему Его Величеством приглашение сесть, – государь вдруг встал со словами: «Если вы не сядете, граф, я тоже буду стоять».

Мой отец повиновался.