Исторические мемуары об императоре Александре и его дворе

Император долго говорил о музыке и пении, упомянул о госпоже Фракк, метода которой нравилась ему более, чем голос, который, впрочем, был очень красив и обширен, о Ромберге, Роде, Стейбельте, авторе оперы «Ромео и Джульетта», которой я осмелилась открыто предпочесть оперу Цингарелли, и т. д. Государь жаловался, что императрица Екатерина никогда не хотела дозволить ему учиться игре на скрипке, несмотря на его любовь к этому инструменту: государыня справедливо боялась для своего внука потери времени, которую неизбежно влекут за собой музыкальные занятия. Император сообщил нам также, что в Петербурге постом даются только концерты, а балов не бывает. «У нас обряды, – сказал он, – строже, чем у вас». Он попросил затем m-lle Доротею спеть национальную песнь, – если она не сочтёт эту просьбу злоупотреблением ее терпения.

Между тем приехал князь Волконский и господин Вилье. Император стал шутить по поводу того, что они запоздали, и сказал, что они путешествовали, как черепахи. «Хорошо императору смеяться над нами, – сказал мне князь. – Он берет на подставах лучших лошадей, а нам оставляет только плохих». «Знаете, Вилье, – сказал Александр своему доктору, – Толстой посягает на ваши права и дерзает давать советы».

Удивлённый англичанин ничего не понял из этой речи. За этим последовало объяснение в виде приятного шутливого разговора. В то время, как моя приятельница пела, я разговаривала с новоприбывшими, о которых никто не думал, так как все были заняты одним лишь императором. Когда я подошла к фортепиано, я услышала, что беседа ведётся на иностранных языках, причём император утверждал, что одни польки знают несколько языков, и прибавил, что он очень любит и понимает польский язык. Я тогда сказала, что Великий князь Константин, говорят, прекрасно читает и даже пишет по-польски. «Да, – отвечал император, – мой брат этим хвастается, но писаний его я не видал, а говорит он по-польски не совсем правильно».

Зашла также речь о близости русского и польского языков, о сходстве нескольких слов. Император, улыбаясь, заставил меня повторить русское слово, которое я дурно выговаривала.

Через некоторое время Александр пожелал удалиться, говоря, что он не хочет долее беспокоить нас, что мы, верно, желаем отдохнуть. Так как, при всем желании, никто не смел удерживать императора, я воскликнула: «Ваше Величество, верно, считает нас совсем провинциалками?!»

Добрый государь засмеялся и, обернувшись ко мне, сказал: «Нет, я, конечно, этого не думаю, но я думаю, что в деревне благоразумно ложиться рано». Толстой пришёл сказать ему несколько слов на ухо, дело шло об ужине. Император спросил графиню Морикони, имеет ли она обыкновение ужинать, и на утвердительный ее ответ сказал: «Я не ужинаю, но я буду сообразоваться с обычаями дома».

Разговаривая с вдовой Морикони, он пожелал узнать, проводит ли она зиму в городе или в деревне. Она ответила, что раньше она жила зимой в Вильне, но что теперь обстоятельства всех заставляли сокращать расходы. «Да, – заметил государь, – и будущее внушает еще больше опасений». Фраза эта заставила нас призадуматься. «Поэтому, – прибавила госпожа Морикони, – я завидую моей семье, которая имеет счастье жить в глубине Белоруссии». – «Конечно, это дальше от границ, но я еще надеюсь, что все уладится». – «Дай бог!» – сказала графиня.

Подали ужин. Император предложил руку хозяйке дома, чтобы перейти в столовую, которая так же, как и стол, была украшена цветами. Он отказался занять приготовленное ему почётное место и, с очаровательной живостью переставляя приборы, сказал: «Я вас прошу, позвольте мне быть простым смертным, – я тогда так счастлив». – «Это отдых для Вашего Величества», – сказала вдова Морикони.

Император сел между этих двух дам и услуживал им. Подняв стакан венгерского вина, он выпил за здоровье хозяйки, говоря: «Ведь это по-польски называется have wino (старое вино)?»

Государь уверял также, что он и его три спутника делали честь ужину, и, указав на князя Волконского, заметил: «Вот великий едок, посмотреть, как он ест, не подумаешь, что он уже обедал».

Князь Волконский сказал мне с некоторой досадой: «Хорош обед! Яйцо и полцыплёнка»!

«Да, – прибавил граф Толстой, – император никогда не хочет брать во время своих путешествий ни поваров, ни провизии. Он довольствуется той едой, которая попадается в пути. – И затем, обратившись к Александру, он воскликнул: – Что же, Ваше Величество, вы сожалеете, что остались здесь, вместо того чтобы отправиться в Ваш противный Вилькомир?»

«Нет, не жалею, – отвечал император. – Я давно уже не проводил такого приятного вечера».

Так как присутствующие восхищались памятью государя, с изумительной точностью помнившего названия всех лиц и местностей, им посещенных в различные его поездки по Литве, государь сказал: