Тётушка осведомилась о двух молодых великих князьях, которых она знала детьми. Государь сказал, что они очень красивы, головой выше его, и тонкие, соответственно своему возрасту. Тётушка рассказала затем о своём свидании на террасе. «Чтобы описать его, нужен Тасс, – сказала она шутливо-восторженным тоном: он так был красив при лунном свете, он походил на Рено, – о, если б я могла быть Армидой!».
Она прибавила много других лестных вещей, которые Александр всегда принимал за комплименты, тогда как по отношению к нему это была истинная правда. Он ее прервал: «Бросьте вашу поэзию. Я никогда ничего не читал из того, что сочиняли в мою честь, я предпочитаю вашу прозу. Поговорим лучше о народе, – как понравились вам мои солдаты?» Тётушка выразила ему своё одобрение. «Если так, – лукаво сказал государь, слегка толкнув меня рукой, чтобы я обратила внимание на лицо тётушки, – если так, не надо жалеть для них вашего Гарэна». (Прелестная усадьба в одной версте от Варшавы.) Тётушка тотчас горячо возразила, что ей, тем не менее, очень неприятно, что взяли под военный постой недавно купленный ею дом. После нескольких шуток в том же роде государь сказал ей: «Разве вы больше не приедете в Петербург? Приезжайте с вашей племянницей, и я опять подарю вам камушков, как в тот раз».
Эти
Государь встал со словами: «Нет такой хорошей компании, которой не пришлось бы разойтись. Я должен вернуться домой, дети мои ждут меня к обеду».
Эти
Мы проводили государя до кареты, и тётушка повторяла в то время, как он садился в карету: «Как прекрасен, как восхитителен, несравненен!»
Два дня спустя, когда тётушка опять обедала у моей матери, ей передали записку от Новосильцева, представителя Его Величества в Варшаве. Новосильцев писал тётушке, что
Тётушка заехала за мной, чтобы отправиться на этот обед.
Новосильцев принял нас со свойственной ему любезностью и даже поблагодарил тётушку за то, что она взяла меня с собой. Она ответила за меня несколько слов, так как я слишком была смущена, чтобы говорить фразы и комплименты.
Вся свита государя, министры и несколько знатных лиц были в полном сборе. Из женщин приглашены были только вице-королева, жена Государственного секретаря, госпожа Соболевская, женщина достойная во всех отношениях, и племянница Новосильцева, очень милая особа. Я тотчас познакомилась с двумя последними дамами, так как нас соединяло нечто общее: мы все три были смущены, особенно я, никогда не бывавшая на больших обедах. Госпожа Н*** уверяла, что я напрасно трушу, «так как, – сказала она, – когда дядя просил у государя разрешения пригласить дам, Его Величество одной из первых назвал вас».
Как только объявили о прибытии государя, Новосильцев с племянницей вышли встретить его.
Государь подошёл к дамам, извинился перед г-жой Соболевской, что он ее обеспокоил своим утренним визитом. (Она одевалась.) Александр стал говорить ей о ее сыне, который, несмотря на свою юность, уже поступил на службу. Государь находил его очень красивым. «Так он походит на свою мать», – сказала я. «Нет, – с живостью возразила госпожа Соболевская, – он похож на своего отца».
Александр улыбнулся, затем спросил, была ли я на смотру, и уверял, что Морфей помешал мне быть на нем. Он спросил также, знаю ли я окрестности Варшавы. Я ответила, что дурная погода не позволила мне проехать за город, но что я вообще предпочитаю окрестности Вильны. Государь, угадав мою мысль, тонко улыбнулся и сказал, что он одного мнения со мной.