Исторические мемуары об императоре Александре и его дворе

Сердце мое так преисполнилось всем тем, что говорил государь, что я не находила выражений, чтобы поблагодарить его. Я сказала, что предположение, которое, может быть, питает Его Величество, что в Литве его не так преданно любят, как в Варшаве, – что предположение это огорчает меня. Государь успокоил меня в этом отношении и, когда, несколько минут спустя, он вернулся, чтобы танцевать со мной вальс, я сказала, смеясь, что Его Величество, вероятно, желает удостовериться, я ли сумела заставить господина Уэнтворта танцевать в такт. Государь ответил мне в том же тоне, что он может соперничать с ним в вальсе, и, сделав несколько туров, он спросил, что я об этом думаю? Я ответила, что господин Уэнтворт был бы, наверно, очень польщён, если б знал, что у него такой соперник. В перерывах вальса я спросила у государя, предполагает ли он заехать в Вильну. «Нет, – сказал государь, – этот крюк отнял бы у меня два дня, а я тороплюсь в Петербург, чтобы поспеть к именинам моей матери. Впрочем, я уже видел в Варшаве всё, что я желал бы видеть в Вильне».

Затем мы с государем стали для развлечения производить смотр всем хорошеньким женщинам на балу, а их было в то время в Варшаве очень много. Мы особенно заметили госпожу Замойскую, женщину не первой молодости, но настолько владевшую чарами этого возраста, что все, видевшие ее в первый раз, всегда принимали ее за молодую девушку-невесту. У нее были удивительно красивые глаза, чудные зубы и талия сильфиды.

Александр на всех балах танцевал с ней вальс. Говорили, что он делает это из кокетства, так как прекрасная талия г-жи Замойской оттеняла красоту его собственной талии. Среди красивых женщин выделялась также княгиня Яблоновская, урождённая Любомирская, свежая, как роза, княгиня Доминика Радзивилл, впоследствии вышедшая замуж за генерала Чернышева, адъютанта государя, красивые дочери обер-гофмаршала, которых сравнивали с тремя грациями. Старшая, ныне княгиня Ловиц, танцевала так прекрасно, что когда в Варшаву приехал Дюпор и она пожелала брать у него уроки, он объявил, что ему ничего не остаётся преподать ей в этом искусстве.

Накануне своего отъезда Александр соблаговолил заехать проститься со мной. Со свойственной ему изысканной, рыцарской вежливостью он спросил сначала моего позволения, не указав в точности день, когда он посетит меня. Тем не менее, я была одета в минуту приезда Его Величества, так как это был наш обеденный час. Лакей осведомился, дома ли я.

Входя ко мне, государь сказал, что он приехал, чтобы поблагодарить меня за все моё внимание, и просил меня всегда считать его своим старым другом. Тех, кто не имел счастья близко знать Александра, быть может, удивит такое выражение, но в устах государя оно передавало лишь вежливое отношение его и благожелательность.

Государь затем сказал мне: «Мы побудем здесь, не правда ли, и потом пойдем к «maman?» Когда мы сели, государь спросил, видела ли я парад, и на мой отрицательный ответ прибавил, что напрасно я не пожелала видеть его, так как в отеле некоторые окна выходят на Саксонскую площадь, что парад был очень удачный и что австрийский генерал, граф Вальмоден, присланный в то время в Варшаву императором Францем, не мог достаточно налюбоваться этими прекрасными войсками, организованными в столь короткое время.

«Я бы не хотел, – продолжал государь, – нарушить существующие у нас добрые отношения, но если б этого потребовали обстоятельства, я думаю, войска дрались бы на славу».

Александр имел очень гордый вид, произнося эти замечательные слова, которые поразили меня. Затем государь обратился ко мне с вопросом, которого я не ожидала и который страшно смутил меня, хотя я чувствовала, что он внушен был тем участием, которое он благоволил выказывать мне с тех пор, как я имела счастье знать его. Он спросил, не собираюсь ли я выйти замуж. «Я говорил об этом с вашей тётушкой, – продолжал государь, – и она мне сказала, что вы отвергли все представлявшиеся партии. Вы, конечно, имеете право быть разборчивой, но разве нет никого, кто бы имел счастье нравиться вам? Я так желал бы видеть вас счастливой, я так желал бы вам достойной вас судьбы!»

Как это обыкновенно бывает в подобных случаях, я сказала в ответ страшную глупость. Государь ничего не возразил, он только возобновил свою просьбу, чтобы я приехала в Петербург.

– В случае если ваша тётушка не поедет, не можете ли вы попросить вашу сестру поехать с вами? Я возразила Его Величеству, что у моей сестры многочисленная семья.

«Так что же! – сказал государь с движением некоторого нетерпения, – разве вы думаете, что над детьми в Петербурге тяготит проклятие?»