Исторические миниатюры. Как отвага, скука и любовь сформировали мир

Священное дело свободы. Торрихос подарил свой меч и пистолет хозяину поместья в качестве извинения за предоставленные неудобства, а потом вместе со своими людьми сдался, и их повели пешком из гор в Малагу. Их всех заключили в одну и ту же тюрьму, всех, кроме их предводителя – его отправили в казарму, в которую он вошел с высоко поднятой головой, бросая укоризненные взгляды. Там его продержали пару дней без какой-либо связи с внешним миром, а потом посадили в карету, сказав, что собираются перевести его в Мадрид. Это тоже было ложью. И Торрихос понял это, когда увидел, как карета ехала по направлению к монастырю: «Похоже, поездка будет короче», – пошутил он. Конечно, он оказался прав: если они направлялись в такое место, это означало только одно – он должен был примириться с Богом, потому что через пару часов его планировали расстрелять.

Когда товарищи Торрихоса тоже прибыли в монастырь, он встретил их и обнял каждого. К тому моменту, как им зачитали приговор, они уже два с лишним дня ничего не ели и не пили. Посыльный губернатора примчался с подтверждением от короля: их будут казнить без суда. У губернатора даже было разрешение епископа на проведение казни в воскресенье. Тогда Торрихос, словно пятнадцатилетний юнга, просил помиловать невиновных, которые не имели никакого отношения к его заговору, но никто не откликнулся на его мольбы. Затем он попытался успокоить Бойда, говоря ему, что британский консул обязательно вмешается и вызволит его. Ирландец же прекрасно знал, что этого не произойдет. Поэтому он попросил бумагу и перо, чтобы написать своему брату: «Когда до тебя дойдет это письмо, я уже буду гнить в могиле на чужбине». Торрихос сделал то же самое и в последний раз обратился к своей жене: «Малага, монастырь Богоматери Кармельской, 11 декабря 1831 года и последний день моего существования. Любимая моя Луиза, я скоро погибну, но погибну я смертью храбрых».

Много лет спустя это место посетит художник Антонио Гисберт и встретится со свидетелями того события, чтобы нарисовать знаменитую картину расстрела Торрихоса и его товарищей. На ней можно увидеть Бойда, бледного, с рыжей копной волос, смотрящего куда-то вниз, возможно, на песок пляжа, на котором подойдет к концу его жизнь, или на тела тех, кто пал сразу же после первых залпов. На тот момент Бойду было 26 лет. Через двух человек от него стоит пытающийся сохранить самообладание Торрихос. Некоторые говорят, что он умер, выкрикивая: «Стреляйте, не бойтесь!», другие же утверждают, что он сказал: «Да здравствует свобода!». Будто бы на долю заговорщиков выпало недостаточно унижений, их трупы были вывезены с пляжа на мусорной тележке.

Фернандо VII погибнет жертвой своей жалкой жизни, а губернатора Малаги станут в конечном итоге настолько ненавидеть, что его же люди с ним и покончат. И благодаря тому, что Луиза Саенс решит рассказать правду о своем муже в ответ на официальную пропаганду, со временем Торрихос и его товарищи покинут братские могилы и пройдут путь от злодеев до народных легенд. Именно поэтому сегодня на надгробии Роберта Бойда, похороненного на первом протестантском кладбище в Испании, можно найти две мемориальные доски. На одной из них рассказывается о том, как верный товарищ Торрихоса, ирландец, отдавший за него все, что у него было, и находившийся с ним рядом до самого конца, пал, сражаясь за священное дело свободы. На другой лишь написано: романтический герой.

Интерлюдия № 2

Многих людей, появляющихся на страницах этой книги, нужно представлять себе с меньшим количеством зубов. Или даже с очень маленьким количеством зубов. Потому что какими бы прославленными, могущественными или богатыми они ни были, в те времена, когда какой-то человек открывал рот, совершенно естественным было видеть там множество дырок, и кто знает, может, кое-чего и похуже. Например, когда Джордж Вашингтон стал первым президентом США, у него был всего один здоровый зуб. И даже несмотря на то, что у знаменитой королевы Елизаветы I зубов было чуть больше, хотя и не намного, они были почерневшими и изъеденными из-за ее пристрастия к сахару. Из-за того, что она была тем, кем была, на некоторое время стало модным затемнять зубы, но рот королевы создавал гораздо больше трудностей, никак не связанных ни со здоровьем, ни с красотой: иностранные послы жаловались, что зачастую не понимали, о чем она говорит. И это заставляет нас задуматься о том, что множество величайших речей Античности, чьи слова кажутся словно высеченными в мраморе, были произнесены гнилыми ртами, не способными четко артикулировать. Сервантес, не будучи ни президентом, ни королевой, ни тем, кто зарабатывал на жизнь ораторством, вложил свои опасения о влиянии плохих зубов на жизнь людей из прошлого в уста одного из своих самых известных персонажей: «Для человека каждый зуб дороже алмаза»[26]. Бедняга знал, о чем говорит. У него самого было всего лишь шесть зубов, «притом очень неказистых и плохо расставленных»[27].