Исторические миниатюры. Как отвага, скука и любовь сформировали мир

Повелитель океанов не увидит, как два десятилетия спустя, в 1240 году, его внук Бату, сын Джучи, расширит границы Их Монгол улс, «Великого монгольского государства», до Австрии, до ворот в Западную Европу, которая вот-вот должна была пасть, не знающая, как и другие жертвы монголов, о своей неминуемой судьбе. Он не увидит, как умрет Угэдэй и как известие о его смерти как раз застанет Бату на пороге нового вторжения и заставит его вернуться в Монгольскую империю на выборы нового хана, и это спасет Европу от катастрофы. Он не увидит своего другого внука Хубилая, который завершит завоевание Китая, провозгласит себя императором, основав собственную династию Юань, и будет прославлен изумленными путешественниками, такими как, например, Марко Поло, который потом будет хвалиться тем, что служил Хубилаю, подобно тому, как кто-то хвалится, что видел бога. Менее ста лет назад у Матери Оэлун и того, что осталось от ее семьи, вместо крыши были звезды, а вместо подушки – камни. И ни одного друга, за исключением их собственных теней.

Из Киева во Флоренцию: в качестве прощания

За несколько часов до того, как я сел писать этот текст, Россия объявила о начале СВО. Я узнал об этом, пока выполнял свои утренние ритуалы: стакан воды, кофе без сахара, сладкое головокружение от первой сигареты за день. Глупые домашние церемонии. Это пробуждение было настолько далеким от того, что происходило в той части мира, как далеки альпийские луга от песков Аравии. Я, разумеется, не представляю, где мы с вами будем находиться, когда эти слова увидят свет, но наверняка к тому времени никому из нас не составит большого труда вспомнить это чувство, которое пробежало по телу, когда мы услышали о военной операции. Головокружение, пропасть, разрыв. Впечатление, что в очередной раз, пусть и издалека, История постучала в дверь нашего дома.

Я решил не уподобляться одному депрессивному чеху[53] и не пошел, как он 2 августа 1914 года, плавать. Вместо этого, следуя рекомендации одного немца, тоже страдающего депрессией, я, чтобы рассвет застал меня гуляющим и возложил мне на голову невидимую корону, вышел на улицу. Безусловно, моя реакция в тот день не представляет ни малейшего интереса. Если я об этом и рассказываю, то только потому, что та прогулка привела меня на барселонскую улицу, находящуюся недалеко от моего дома. И история этой улицы действительно интересна. Мы начали эту книгу с прогулки по средиземноморскому городу, читая о прошлом на римской табличке, и кажется уместным закончить ее прогулкой по другому городу, расположенному на том же самом море, по которому в страну прибыла большая часть наших предков.

Эта улица поменяла много названий, но сейчас она известна как проспект Мистраль. Если вы придете туда, то увидите приятный бульвар, пересекающий по диагонали квадратные кварталы Барселоны от рынка Сан-Антони до подножья горы Монтжуик. Играющие дети, гуляющие собаки, заполненные людьми террасы, пиво, крики и стаканчики орчаты[54]. Ничего особенного, ничего необычного, ничего из ряда вон выходящего. В лучшем случае скажут, что это одна из тех улиц, которые дарят нам удивительную возможность почувствовать, как свет пробивается сквозь толщу города, насладиться прогулкой перед началом нового дня, ощутить, как к лицу ласковыми лучами прикасается солнце. Еще можно отбросить в сторону всю лирику и сказать, что это пешеходная улица, а пешеходные улицы – это очень хорошо. Что же касается меня, то почти каждый раз, когда я прохожу по этому проспекту, я думаю о том, что он находится здесь уже более двух тысяч лет. Удивительно. Немногие улицы того города, в котором я пишу, на мой взгляд, так хорошо хранят свою историю.