Въ Польскую войну, чиновники, состоявшіе въ штатѣ Суворова, проиграли значительную сумму казенныхъ денегъ. Когда Суворовъ о томъ узналъ, то шумѣлъ, бросался изъ угла въ уголъ, кричалъ: караулъ! караулъ! воры! Потомъ одѣлся въ мундиръ, пошелъ на гауптвахту и, отдавая караульному офицеру свою шпагу, сказалъ:
— Суворовъ арестованъ за похищеніе казеннаго интереса.
Потомъ написалъ онъ въ Петербургъ, чтобы все его имѣніе продали и деньги внесли въ казну, потому что онъ виноватъ и долженъ отвѣчать за мальчиковъ, за которыми худо смотрѣлъ. Но Екатерина велѣла тотчасъ все пополнить и написала къ Суворову: «Казна въ сохранности».
Однажды, къ Суворову пріѣхалъ любимецъ императора Павла, бывшій его брадобрѣй графъ Кутайсовъ, только что получившій графское достоинство и званіе шталмейстера. Суворовъ выбѣжалъ навстрѣчу къ нему, кланялся въ поясъ и бѣгалъ по комнатѣ крича:
— Куда мнѣ посадить такого великаго, такого знатнаго человѣка! Прошка! стулъ, другой, третій. — И при помощи Прошки Суворовъ становилъ стулья одинъ на другой, кланяясь и прося садиться выше.
— Туда, туда, батюшка, а ужъ свалишься — не моя вина, — говорилъ Суворовъ.
Въ другой разъ, Кутайсовъ шелъ по корридору Зимняго дворца съ Суворовымъ, который, увидя истопника, остановился и сталъ кланяться ему въ поясъ.
— Что вы дѣлаете, князь, — сказалъ Суворову Кутайсовъ, — это истопникъ.
— Помилуй Богъ, — сказалъ Суворовъ, — ты графъ, а я князь; при милости царской не узнаешь, что этотъ будетъ за вельможа, то надобно его задобрить впередъ.
Императрица Елисавета Петровна, получая безпрестанно донесенія о томъ, что побѣги арестантовъ изъ мѣстъ ссылки увеличиваются съ каждымъ годомъ, была очень озабочена этимъ обстоятельствомъ и выразила генералъ-полиціймейстеру А. Д. Татищеву желаніе, чтобы онъ поскорѣе изыскалъ способы къ пресѣченію подобнаго зла.
Черезъ нѣсколько дней, Татищевъ явился къ императрицѣ и доложилъ, что онъ нашелъ средство удерживать арестантовъ отъ побѣговъ и что средство это находится у него въ карманѣ.
— Что же это за средство? — спросила удивленная императрица.
— Вотъ оно! — съ самодовольствіемъ отвѣчалъ Татищевъ, вынимая изъ камзола знаки для клейменія. — Теперь, — прибавилъ онъ, — если преступники и будутъ бѣгать, то ихъ легко ловить.
— Но бываютъ случаи, — возразилъ ему кто-то изъ присутствовавшихъ, — что иногда невинный получаетъ тяжелое наказаніе и потомъ невинность его обнаруживается. Какимъ образомъ вы избавите его тогда отъ поносныхъ знаковъ?
— Очень просто, — отвѣчалъ Татищевъ, улыбаясь, — стоитъ только къ словамъ «вор» прибавить на лицѣ еще двѣ литеры «не».
Не смотря на оригинальность и жестокость средства, придуманнаго Татищевымъ, оно было принято и оставалось, какъ извѣстно, въ неизмѣнномъ употребленіи до восшествія на престолъ императора Александра II.
Какой-то родственникъ графа Толстого, извѣстнаго подъ прозвищемъ «американца», человѣкъ очень ограниченный и скучный, все добивался, чтобы онъ познакомилъ его съ поэтомъ Денисомъ Давыдовымъ. Толстой подъ разными предлогами все откладывалъ представленіе. Наконецъ, однажды, послѣ веселаго обѣда, вспомнивъ о назойливыхъ просьбахъ родственника и желая отъ него отдѣлаться, онъ предлагаетъ ему подвести его къ Давыдову.
— Нѣтъ, — отвѣчаетъ тотъ, сегодня неловко; я лишнее выпилъ, у меня немножко въ головѣ…
— Тѣмъ лучше, — говоритъ Толстой, — тутъ-то и представляться Давыдову, — съ этими словами беретъ его за руку и подводитъ къ Давыдову, говоря: представляю тебѣ моего племянника, у котораго немножко въ головѣ.
А. И. Тургеневъ былъ довольно разсѣянъ. Однажды, онъ обѣдалъ съ Карамзинымъ у графа Сергѣя Петровича Румянцева. Когда за столомъ Карамзинъ поднесъ къ губамъ рюмку вина, Тургеневъ сказалъ ому вслухъ:
— Не пейте; вино прескверное: это настоящій уксусъ.
Онъ вообразилъ себѣ, что обѣдаетъ у канцлера Румянцева, который за глухотою своею ничего не разслышитъ.