Исторические силуэты

Нередко приходится слышать, что русская и особенно древнерусская история скучна и однообразна, что в ней нельзя найти ничего, чем осмысливается и красится жизнь: ни сильных и энергичных людей, ни широких общественных движений, ни яркой драматической борьбы партий за свои интересы и идеалы. Как будто древнерусские люди и не жили настоящею жизнью, а полусонно тянули какую-то никому ненужную канитель. Возьмем, например, старую Москву. Что прежде всего приходит нам на мысль при этих словах: «старая Москва»? В обычном представлении это — бояре в громадных шапках и длинных кафтанах с безбрежными рукавами, бесконечными поклонами почти перед каждым словом, обеды с десятками кушаний и однообразно утомительные церемонии по различным внешним поводам. И не кажется ли нам нередко, что такими поклонами, обедами, церемониями и исчерпывалась вся жизнь наших медлительных предков в высоких шапках и длинных кафтанах? что за бесконечной обрядностью, наполнявшей их обычный день, не оставалось уже никакого места для истинно человеческой жизни умом и сердцем, для тревожных дум над мучительными загадками жизни, для тех идейных порывов и волнений, которые бы делали из этих размеренно двигающихся и разряженных кукол подлинных людей?

Мне кажется, что такое мнение о древнерусском обществе, как о собрании каких-то полуавтоматов, превративших все свое существование в сплошной, однажды навсегда заученный обряд и неспособных ни беспокойно мыслить, ни страстно чувствовать, — мне кажется, что такое мнение пользуется значительным распространением. А между тем это распространенное мнение совершенно ложно. Стоит прислушаться повнимательнее к тому, что говорят нам старинные литературные памятники, эти уцелевшие свидетели давно угасшей жизни, — и до нашего слуха долетят любопытные отголоски стремлений, дум, скорбей, которыми жила и болела душа древнерусского человека; тогда ближе, понятнее станет для нас эта старина, на первый взгляд столь скудная внутренним духовным содержанием.

Мы увидим, что и эти странные люди в неудобных и неуклюжих костюмах имели свои отвлеченные интересы и умели пламенно волноваться, бороться и даже погибать ради служения своим идеалам. Пусть сами эти идеалы для нас уже совершенно чужды, пусть то, что некогда казалось истиною и зажигало сердца, представится нам теперь или грубым заблуждением, или пустым призраком воображения. Это понятно и естественно: у каждой эпохи свой умственный кругозор, свой уровень понятий. Было бы на лицо бескорыстное стремление к истине, способность отстаивать свои убеждения, и если человек проявил эти свойства, мы признаем в нем брата, как бы ни были далеки его мысли и стремления от наших собственных понятий.

Чтобы доказать справедливость этих замечаний, я попрошу читателя мысленно перенестись вслед за мною лет за 200 с небольшим назад, в старую Москву времен царя Алексея Михайловича. Мы встретим там людей, во многом нам чуждых. Странен их язык. Далеки от нас их интересы. Но это не манекены, а живые люди, притом живущие весьма повышенною духовною жизнью, глубоко взволнованные идейной борьбой, в развитии которой, вопреки общераспространенному взгляду, не было недостатка ни в ярко драматических эпизодах, ни в сильных духом героях.