Исторические силуэты

Тогда все оживилось и возликовало. Только это они поняли и оценили… По такому-то масштабу приходилось и Ростопчину располагать полет своего остроумия, чтобы быть понятым и оцененным окружающими людьми. У того же Булгакова, повествованием которого я только что воспользовался, находим описание типичного ростопчинского журфикса во время, непосредственно предшествовавшее занятию Москвы французами. Из этого описания можно видеть, какие незатейливые сюжеты наполняли вечерние беседы почтенных представителей московского барства, готовившихся к встрече врага под стенами Москвы. В небольшом кабинете ростопчинского дома собираются гости и рассаживаются на маленьких, обитых зеленым сафьяном вольтеровских креслах. Тут Полторацкий, князь Багратион, Кирилл Александрович (не полководец, а сенатор), сенатор Кольцов-Масальский, отличавшийся непомерной трусостью и безграничным легковерием, и ряд других лиц из верхов московского общества. Хозяин открывает беседу вопросом Полторацкому, справедлив ли слух о той, что он отправил в свою калужскую деревню конюхов и коновалов, чтобы англизировать всех крестьянских лошадей? Полторацкий подхватывает шутку и выражает заботу о том, как лошади с обрезанными хвостами будут обороняться от слепней и мух? Уж приделать ли им фальшивые хвосты? Ростопчин входит в обстоятельное обсуждение этого вопроса и со своей стороны советует при сельских работах приставлять к каждой лошади мальчиков и девочек с веточками для обмахивания лошадиных спин. Все в полном восторге и смеются от души. Затем Багратион начинает дразнить трусливого Масальского. «Бонапарте, — сообщает он, — решил, завоевав Россию, повесить всех русских сенаторов, ибо он убежден, что в России сенат дирижан имеет такое же важное политическое значение, что и во Франции. Масальский тотчас же принимает это сообщение за чистую монету и в качестве сенатора начинает дрожать от страха. Он кипятится, запальчиво доказывает присутствующим, что в России сенат ничего не значит[203], и обижается как на Наполеона, так и на Багратиона. Хозяин и гости умирают со смеху[204].

Вот уровень салонной игры ума в верхах московского общества интересующей нас эпохи. Ростопчин, принужденный жить и ладить с этим обществом, должен был говорить на его языке, спускаться до уровня его умственных интересов. Во многих случаях он делал это сознательно, успешно или нет — это другой вопрос, которым мы еще будем иметь случай заняться.