Исторические сочинения о России XVI в

Прежде всего, подавляющая часть народа не знает, что такое схизма. У них никогда не было никого, кто показал бы им, что те обряды и догматы религии, которых они придерживаются, далеки от истинной веры. А если бы к ним даже и приехал какой-нибудь католический священник (ведь до сих пор доступ к внушению евангелия и истины вообще был закрыт), у него может возникнуть опасение, нужно ли вообще внушать сомнение в собственной схизме людям невежественным, которых, может быть, следует оставить их во всей их простоте.

Здесь очень жестоко наказывают того, кто осмеливается сказать что-нибудь против русских религиозных обрядов и догматов. Всякая возможность произносить проповеди исключается, а это почти единственный путь внесения евангельского света, присущий божественной мудрости. Если бы кто-нибудь попытался сделать что-нибудь подобное, это оказалось бы для него чрезвычайно опасным и встретило бы большие трудности, разве только он действовал бы по обету.

К этому нужно добавить, что приближенные государя во главе с самим государем (а в их руках находится вся полнота власти) много слышали и постоянно слышат о католиках и приверженцах римской веры от купцов, которые почти все еретики. Всё услышанное истолковывают в самом дурном смысле. Зато они никогда не слыхали об огромном числе католиков, о великом множестве благочестивых дел, о единодушном согласии в делах веры, о великолепии, принятом у нас в исправлении богослужений.

Сравнивая наше высшее духовенство и священников со своими епископами и монахами, они думают, что последние ведут более благочестивый образ жизни, поэтому у них более чистое богопочитание и более правильная религия. Все это потому, что они слышат от еретиков обычную у них удивительную хулу [на католиков].

Природа схизмы такова, что она содержит в себе внешний вид благочестия и в большой степени самое существо религии, однако довольствуется этим: еретики в наше время завлекают народы показным благочестием, но она [схизма] не имеет управляющей главы и потому не занимает главенствующего положения, откуда можно было бы воспринять смысл и устремление к духовной жизни. В нее с трудом проникает сила какого-нибудь довода. Даже если что-нибудь и проникнет под давлением истины, едва ли это долго удержится. Поэтому те, которые в другом месте были бы более полезны, видимо, напрасно потратят силы и средства среди людей, ведущих свое происхождение от скифов и татар.

Католической церкви известно, насколько упорны были донатисты[104] во времена св. Августина, хотя они и воспринимали в основном почти всё. Тем не менее они были отвергнуты (если уж говорить о самом главном) самим наместником бога на земле. Греки же, от которых эти люди почерпнули схизму, испытав высшее расположение, щедрость и правдивость апостольского престола, сорок раз публично признавались, что соединятся с нами, однако всегда отступали от этого и доказали, чего можно ждать от дурного побега.

Великий князь московский, узнав от своих послов, приехавших в Вильну по делам мира, о том, что я прибыл к польскому королю от вашего святейшества, написал королю через Христофора Дзержка[105], что Московия со времени Флорентинского собора объединена с католической церковью одной религией и что он разрешает католикам в Московии совершать богослужение по их обрядам[106]. Однако оказалось, что он совершенно об этом не думал. Напротив после покорения большей части Ливонии он изгнал оттуда всех католиков до единого силой оружия, насадил повсюду русскую веру и строжайшим образом утвердил ее (следуя примеру деда и отца, сделавших то же самое в Новгороде)[107].

После продолжительных переговоров с его советниками мне были предоставлены документы и дела из наиболее тайных архивов. Московский князь хотел довести их до сведения папского престола для охраны своих интересов от польского короля. Я, конечно, хорошо понял, что все его попытки, как и попытки его отца Василия со времени Льва X, Климента VII и при вашем святейшестве, продолжить дружбу с папами, царями и другими государями направлены к расширению пределов его владений и схизмы и приготовлению оружия для этого дела. Таким же образом в прежние годы поступал и турецкий султан после того, как добился всякими дурными приемами дружбы с христианами и проник в недра Европы.