Истории для кино

Вниманье! Программы новая часть —
Живая, горячая, бурная.
Глазам и ушам открываем сейчас
Ораторию физкультурную.
Пусть услышав, увидев, каждый поймет:
Физкультура для нас важнейшее дело,
Каждым мускулом властно ее зовет,
Каждой мышцею требует наше тело.

Лёде явно по душе это задорное динамичное действо, он даже чуть приплясывает в его веселом ритме. А на эстраде, несмотря на холодрыгу, бодро шагает физкультурный парад.

Эй, в ногу! Раз, два, три!
Много ли нас, посмотри!
Миллионы к нам стали в ряды,
Как из стали каленой, тверды.
Воздух в комнате душен, сперт,
Значит, конечно же, нужен спорт!

У эстрады невысокий человек с веселыми глазами дает какие-то указания артистам. Лёдя пробирается к нему:

– Здравствуйте! Вы режиссер этого замечательного действа?

– Спасибо за доброе слово, да, я.

– А что это – ТЕРЕВСАТ?

– Театр Революционной Сатиры.

– Вам нужны актеры?

Режиссер оценивает Лёдю быстрым острым взглядом:

– Нет, мне не нужны актеры. Но мне нужно… – Режиссер вдруг на глазах горбится, сморщивается, превращается в старичка и говорит скрипучим голосом: – Мне нужно знать, профессор, почему у вас в клинике терапевтическое отделение перевели на первый этаж?

Лёдя на миг обалдевает, но, заметив смешливые огоньки в глазах режиссера, тут же и сам преображается в старичка, но с голосом не скрипучим, а визгливым:

– А потому, коллега, что мы отделение кардиологии перевели на четвертый этаж.

– Помилуйте, а куда же вы дели сердечников? – пугается режиссер.

– А мы их отпустили на все четыре стороны! – сообщает Лёдя.

Режиссер радостно кивает и готов уже закончить игру. Но теперь Лёдя перехватывает инициативу и говорит уже не старческим, а занудным ученым тоном:

– Объясните, товарищ Синусов, сечение вашего маховика соответствует диаметру квадратного корня?

– Ну что вы! – мгновенно подстраивается под этот бред режиссер. – Мой маховик соответствует косинусу, так как он поставлен на параллелограмм!

– А скажите…

Режиссер хлопает Ледю по плечу:

– Все-все-все, молодой человек! Я вижу, вам палец в рот не клади!

Лёдя страшно радуется:

– Значит, вам нужны актеры?

– Нет, я же сказал, мне не нужны актеры.

Лёдя уныло скисает.

– Мне не нужны актеры, – продолжает режиссер, – но мне нужен актер! И, похоже, я его нашел! – Он протягивает Лёде руку: – Давид Гутман!

Лёдя отвечает рукопожатием:

– Леонид Утесов! Я из Одессы.

– Что такое Утесов, я не знаю, но Одесса меня устраивает.

Лёдя тут же проявляет одесскую хватку:

– А жить у вас есть где?

– У меня – есть, – усмехается Гутман.

– А у меня?

– А у вас – будет у меня.

В небольшой комнате Гутмана хозяин спит с женой на кровати. А Лёдя устроился на кушетке в ногах у супругов.

Из репродуктора слышатся утренние позывные. Хозяева не реагируют, а Лёдя просыпается, тихонько встает, подходит к окну. Перед ним раскинулась снежная Москва. Лёдя улыбается.

Новое пролетарское искусство совершенно не походило ни на что виденное до сих пор. Все было очень масштабно, очень ярко, митингово-лозунгово; у положительных героев – открытые лица, кожаные куртки и красные косынки, у отрицательных – толстые животы, фраки и цилиндры.

Зал «ТЕРЕВСАТа» тоже заполнен молодыми героями нового времени – в кожанках, кепках, кумачовых косынках, а в глазах – энтузиазм и радость жизни.

На сцене Лёдя – в рабочем комбинезоне, шапочке с надписью «Новости» и с газетой в руке – исполняет свой знаменитый номер «Газетчик». Номер в общем-то прост, но покоряет своей злободневностью. Каждое утро Лёдя берет десяток газет, вычитывает животрепещущие новости дня, излагает их в куплетной форме и, как бы читая прямо на сцене свежую газету, знакомит с новостями зрителей. В общем, как говорится, «утром – в газете, вечером – в куплете».

Сначала Лёдя представляется коротенькой преамбулой:

Газетчик без сомнения, труля-ля, траля-ля,
Рассадник просвещения, труля-ля, траля-ля,
Редактор и наборщик лишь составляют номера,
А я газету ношу по свету —
Газетчик я!

А далее идут куплеты, каждый раз новые. Причем Лёде их даже учить не надо. Он просто вклеивает новые стихи в сегодняшнюю газету и поет: