Истории Фирозша-Баг

– Все, дальше некуда! На родного сына у тебя времени нет! Каждое воскресенье ты сидишь с чужим парнем! Что у него есть, чего нет у твоего сына? Ты отец или нет? Ничего удивительного, что Песи вырос такой! Как я могу обвинять мальчика, если его собственный отец не интересуется…

– Ш-ш-ш! Ребенок в соседней комнате! Ты что, хочешь, чтобы все соседи слышали твой крик?

– Мне все равно! Пусть слышат! Думаешь, они и так не знают? Думаешь, ты…

За соседней дверью напряженно прислушивалась миссис Бальсара. Вдруг она сообразила, что Джахангир тоже там. Одно дело – слушать перебранки в своем доме, и совсем другое – в доме соседей. Довольно трудно изображать неведение.

Она позвонила в дверь к Моди и стала ждать, поправляя свой матхубану. Открыл ей доктор Моди.

– Барзор-джи, простите, что мешаю вам с Джахангиром заниматься марками. Но мне нужно забрать его домой. Неожиданно пришли гости. Хочу послать его в иранский ресторан за прохладительными напитками.

– Ничего-ничего, он может прийти в следующее воскресенье, – ответил доктор, а потом добавил: – Он должен прийти в следующее воскресенье.

Он с удовольствием заметил, как отвернулась в бессильной злобе миссис Моди, которую, стоя в дверях, не могла видеть соседка.

– Джахангир! Тебя мама зовет.

Джахангир был рад, что его вытащили из бурлящего потока семейных разборок. Они ушли без лишних слов. Мать в замешательстве теребила узлы своего матхубану.

После этого неприятного всплеска эмоций обе женщины не могли не почувствовать неловкость. Миссис Моди, совсем не будучи болтливой, никогда не позволяла, чтобы ее семейные беды и разочарования становились частью вежливого общения с соседями, которое она всегда чтила и ценила. Теперь же впервые после их переезда в Фирозша-Баг в этом общении возникла пауза.

Когда на следующее утро пришел мучхивала[104], вместо того чтобы торговаться вместе, как это бывало раньше, миссис Моди подождала, пока закончит торговаться миссис Бальсара. Она не отрывалась от глазка, пока торговец рекламировал свежесть своего улова.

– Вы только посмотрите, бай, это же сафед паани[105], – говорил он, держа морского леща и сжимая его за жабры, пока не проступила белая жидкость.

И только когда миссис Бальсара заплатила и ушла к себе, из квартиры вышла миссис Моди, а миссис Бальсара в свою очередь заняла место у глазка. Так продолжалось несколько дней, пока неловкость не прошла и жизнь опять не вернулась в прежнее русло.

Но для Джахангира все было иначе. В воскресенье ему снова пришлось оставить дома свой так плачевно оскудевший альбом. А в еще большее замешательство его привела миссис Моди, пригласившая его войти со словами: «Проходи, бава, проходи». В ее улыбке сквозило коварство.

Доктор Моди ссутулившись сидел за письменным столом, и его руки свисали с поручней кресла. Стол был пуст – Джахангир не заметил ни одной марки. Шкаф в углу был заперт на ключ. Отсутствие привычного уютного беспорядка делало комнату холодной и невеселой. Доктор был в подавленном настроении, вместо «гусиных лапок» у краешков глаз пролегли морщины, говорившие о расстройстве и унынии.

– Снова без альбома?

– Да. Не достал новых марок. – Джахангир выдавил нервный смешок.

Доктор Моди почесал покрытые псориазом локти. Внимательно глядя на Джахангира, он произнес:

– С испанской танцовщицей случилась беда. Посмотри. – И он показал атласную шкатулку, в которой больше не было его сокровища. – Она пропала.

Он почти боялся посмотреть Джахангиру в глаза, потому что мог увидеть то, чего не хотел увидеть. Но это было неизбежно. Последняя фраза доктора Моди пробудила в памяти мальчика громовой тон старосты, несколько дней назад обратившегося к ним с речью, похожей на речь в дискуссионном клубе. И гнусность всей этой истории отразилась на лице Джахангира – последний позорный постскриптум к краху и разочарованию доктора Моди.

Он захлопнул шкатулку. Реакция мальчика, его молчание, отсутствие альбома подтверждали самые худшие подозрения. Что еще более унизительно, получалось, что жена права. В большой печали он поднялся из кресла.

– Мне пора уходить. Важные дела в колледже.

Они расстались. О следующем воскресенье не было сказано ни слова.

Больше Джахангир никогда не бывал у доктора Моди. Несколько дней он размышлял о пропаже марки и ломал голову, что могло с ней случиться. Дядя Барзор, всегда такой аккуратный, не мог положить ее в другое место. Кроме того, он никогда не вынимал ее из шкатулки. Шкатулка-то была на месте. Но Джахангир не обижался на доктора за то, что тот решил, будто это он украл танцовщицу. Чувство вины за Патла-бабу и Джхария-бабу, за Эрика и марки было таким сильным, а наказание за все это таким незначительным, почти незаметным, что он был готов стерпеть это незаслуженное обвинение. Фактически оно уравновешивало чаши весов справедливости.