Истории Фирозша-Баг

Он уверил ее, что у него зреет план.

– Надеюсь, не такой, как в прошлый раз. Когда ты хвастался, что испугаешь их юристом.

– Не беспокойся, дорогая моя Кашу, – утешал он ее, – на этот раз все пойдет как по маслу.

Горькие слова упрека он отнес за счет беременности жены. Но его больно уколола их справедливость.

В ту ночь он лежал в кровати и не мог уснуть. Все думал о жильцах. В последнее время он только о них и думал. Что будет дальше? Он не мог признаться, что никакого плана у него нет, и тем самым расстроить жену. Перевернувшись на правый бок, он вытянул ноги. Через несколько секунд согнул их в коленях и подтянул к животу. Все равно неудобно. Снова вытянул. Бесполезно. Перевернулся на левый бок, приподнялся на локте и поправил подушку. Кашмира попросила его лежать тихо, и если ему не уснуть, то хотя бы дать поспать ей. Она измотана домашней работой и ежевечерним подметанием. К тому же скоро пробьет пять часов и Хуршидбай заведет свой граммофон.

То, чего у Бомана практически не было до окончания судебных разбирательств, сейчас имелось у него в изобилии: свидетельства, которые помогли бы выгнать поселившихся жильцов. На основании чрезвычайно тяжелых условий, преднамеренного беспокойства, вредоносного воздействия или чего-то в этом роде – пакостный адвокат, ковыряя в носу, цитировал разделы и параграфы. Теперь требовалось все оформить для обращения в суд. Конечно, нужны свидетели. Едва ли нашелся бы человек в Фирозша-Баг, который не знал бы, что Хуршидбай вытворяет на веранде. Те, кто не видел этого, наверняка по крайней мере слышали. А при желании увидеть было достаточно прогуляться в одиннадцать часов мимо корпуса «В».

Сначала Боман поговорил с мистером Карани. В эти тяжелые месяцы он ожидал от него большей поддержки. Но всякий раз, когда они встречались во дворе, мистер Карани, не выпуская портфель и опираясь на зонт, стоял и гундосил про черный рынок и последние мошеннические схемы правительства. Ближе всего он подошел к домашней дилемме Бомана, когда вежливо поинтересовался здоровьем Кашмиры.

Тогда Боман и огорошил его своим предложением.

– У меня в жизни есть один принцип, Боман дикра, – сказал мистер Карани, – которому я неизменно следую. Это принцип трех обезьян. – И он жестами показал, что имеет в виду: закрыл ладонями глаза, уши и рот. – Кроме того, – продолжал он, – супруга никогда не даст мне выступать свидетелем. После той тамаши[132] в Фирозша-Баг с участием Джакайли и увиденным женщинами привидением, вкупе с глупостями, которые говорили про сумасшедшую айю и такую же сумасшедшую бай, она заткнула уши и поклялась не иметь ничего общего с простолюдинами и невеждами в Фирозша-Баг. И меня заставила сделать то же самое. – Поняв, что именно он только что сказал, мистер Карани смущенно похлопал Бомана по плечу: – Она, конечно, не имела в виду вас, но тут дело принципа, вы же понимаете. – Он подмигнул Боману и переглянулся с ним как мужчина с мужчиной: – Всегда слушайтесь жену. Мой девиз: будь трусом – станешь счастливым; начнешь геройствовать – тебя закопают.

Боман был крайне разочарован. Что за чушь собачья про принцип трех обезьян! Куда пропадали обезьяны, когда он вычислял сумму своего подоходного налога или помогал делать то же самое клиентам? Лицемер-подбашмачник. И эгоист. Но умный. Этого не отнять.

Потом Боман обратился к Рустом-джи, который хмуро отклонил его просьбу как невозможную.

– Прости, но я и так достаточно времени провожу в судах.

Наджамай сказала:

– Я одинокая вдова, как я могу оскандалиться посреди судебной лафры?[133] И плодить ненужных врагов в моем-то возрасте! Нет, бава, пожалуйста, простите, но вам придется найти кого-то другого.

Этот отказ обидел его больше всего. Наджамай неизменно проявляла большое сочувствие, и вдруг такой категорический отказ!

Горечь Бомана не была бы столь сильной, если бы он знал, что совсем скоро Наджамай фактически станет их спасительницей, что она одним движением руки избавит их от жильцов и от судьбы худшей, чем сжирающий мозги канкхаджуро.

Пока же Боман проводил дни, безуспешно перебирая в уме список возможных свидетелей из Фирозша-Баг. А когда он стал писать обращения к людям практически незнакомым, то понял, что дошел до точки. Единственный человек, который наверняка помог бы ему – так же точно, как существуют небо над землей и земля под небом, – который был лучше всех жильцов корпуса «В» вместе взятых, у которого в сухих бляшках псориаза доброты было больше, чем в сердцах у этих прочих, давно умер: хороший и благородный доктор Моди. А миссис Моди теперь живет затворницей, проводя дни в уединении и молитвах. Несколько раз он заходил к ней, но в каждом случае она подходила к двери с молитвенником в руках и делала знак, чтобы он ушел, издавая еле различимые звуки сквозь плотно сжатые губы: разомкнуть их для земной речи означало бы обессмыслить все, что она до тех пор произносила в молитве.