Истории Фирозша-Баг

Пока она металась из комнаты на веранду и с веранды в комнату, еле слышное хныканье проникло в ее охваченное паникой сознание. Оно доносилось из комнаты Хуршидбай. Дверь была приоткрыта, и Кашмира заглянула внутрь. Было плохо видно, тогда она шире раскрыла дверь, чтобы впустить с веранды больше света. И закричала – всего один раз. Громко, пронзительно. За этим криком стояла сила леденящего страха и того места в ее сознании, где этот страх раньше был запечатан.

Не подозревая, какие последствия вызвал ее подзывающий Кашмиру жест, Наджамай дошла почти до конца дворовой площадки. Но услышала крик и повернула обратно. К этому моменту Кашмира уже взывала о помощи к любому, кто ее слышит и может прибежать спасать ребенка. Наджамай повторила этот призыв о помощи рядом с корпусом «С» и поспешила к корпусу «В».

Помощь пришла за считаные секунды. Позже Наджамай вместе с Кашмирой перебирали в уме список жильцов Фирозша-Баг. С того дня эти люди разделились для Наджамай на две категории парсов: тех, у кого хватило совести проигнорировать зов о помощи, и тех, кто откликнулся. Среди последних был Нариман Хансотия, который как раз вышел из дома и собирался ехать в библиотеку, его жена Хирабай, миссис Карани с верхнего этажа в сопровождении Джакайли, миссис Бальсара в своем матхубану, миссис Бойс, старая дева Техмина в тапках и накидке и охранник из будки у ворот – Наджамай не забудет их всех, что они говорили, как себя вели и во что были одеты.

Наспех собранная команда с Наджамай во главе вошла на веранду и остановилась у двери в комнату жильцов. Крик лишил Кашмиру всяческих слов. Прислонившись к дверному косяку, она стояла и указывала внутрь комнаты.

Там над запертой птичьей клеткой склонилась Хуршидбай. Казалось, она не замечала никакого шума. Соседи смотрели на нее с любопытством, перешедшим в ужас, как только их глаза привыкли к полумраку в помещении. На несколько мгновений наступило затишье, ошеломленные люди замолкли, и только браслеты Хуршидбай продолжали звенеть.

Ардашир сидел на стуле, закрыв лицо руками. Было видно, что его трясет. В клетке лежал распеленутый младенец. Хуршидбай время от времени посвистывала, иногда издавала тихие звуки поцелуев или пощелкивала языком о нёбо. С ее пальцев прямо над личиком младенца маняще свисали два зеленых перчика, длинные и тонкие.

На корточках

Когда Нариман Хансотия вернулся вечером домой из Мемориальной библиотеки имени Кавасджи Фрамджи, признаки его хорошего настроения были налицо.

Во-первых, он припарковал свой «мерседес-бенц» 1932 года (он называл его «зеницей ока») у корпуса «А» прямо напротив окна своей веранды на первом этаже и дал три долгих гудка. Это разозлило Рустом-джи, который тоже проживал на первом этаже корпуса «А». С тех пор как Рустом-джи рассорился с Нариманом по поводу покраски фасада, он был уверен, что все поступки старого кретина окрашены идеей мести и притеснения – таковы его развлечения на пенсии.

Однако гудки были всего лишь сигналом Наримана своей жене Хирабай, предупреждавшим, что он, хотя и приехал, домой пока не пойдет. Потом, насвистывая «Роуз Мари»[134], он поднял капот, и его высокая фигура склонилась над двигателем. Нариман проверил масло, тут и там протер тряпкой детали, закрутил плотнее крышку радиатора и только после этого опустил капот. Наконец он взялся начищать эмблему «мерседеса», а его насвистывание постепенно трансформировалось в мелодию марша из «Моста через реку Квай»[135]. Мальчишки, игравшие на площадке, знали, что теперь Нариман готов рассказать историю, и начали собираться вокруг.

– Сахиб-джи, дядя Нариман, – неуверенно заговорил кто-то из них, и Нариман кивнул, не сбиваясь с насвистываемой мелодии и сверкая носом картошкой. Его вытянутые губы на время приподнялись и изменили форму усов, подстриженных в стиле Кларка Гейбла[136]. Подошли еще ребята, и один из них спросил:

– А сегодня будет история, дядя Нариман?

В этот момент глаза Наримана заблестели, и он с удвоенной энергией принялся тереть эмблему «мерседеса». Просьбу подхватили другие:

– Да, да, дядя Нариман, расскажите историю!

Нариман перешел к коде марша. Потом его губы разжались, свист прекратился, и усы Кларка Гейбла опустились. Тряпка была отложена, и Нариман начал:

– Вы, ребята, знаете великих игроков в крикет: Контрактора, Полли Умригара, а из недавних молодого Фароха Инженера. Aficionados[137]крикета – вот кто вы такие.

В своих историях Нариман любил употреблять незнакомые слова, особенно длинные, полагая, что его долг – открывать юным умам многоцветный и разнообразный словарь человечества. Если мальчишки не способны проводить свои дни в Мемориальной библиотеке имени Кавасджи Фрамджи, то он, по крайней мере, может принести кусочек этой библиотеки к ним во двор.

Мальчишки кивнули, имена игроков были знакомы.

– Но знает ли кто-нибудь из вас о Савукше, самом великом из всех великих?

Ребята дружно замотали головой.