Истории Фирозша-Баг

Почти в полдень пришла Наджамай. Должно быть, откладывала свой визит до благоприятного момента. Выразила сожаление по поводу моих глаз, а затем достала свой переносной праздничный набор: небольшой серебряный тхали с гирляндой и крошечную чашечку для киновари. Это были миниатюрные копии ее обычного набора, слишком тяжелого, чтобы таскать с собой. Гирлянду она повесила мне на шею, нанесла большой ярко-красный тилак[158] и несколько раз меня обняла.

– Живи долгие, долгие годы, – сказала она, – многое посмотри, многое узнай, зарабатывай побольше и сделай так, чтобы мы все тобой гордились.

Потом Наджамай предалась воспоминаниям:

– Помнишь, как ты носил ко мне наверх мясо? Такой хороший мальчик! Всегда помогал маме. А помнишь, как ты убивал своей битой крыс даже в моей квартире? Я всегда думала: такой маленький и такой смелый, не боится убивать битой крыс. А однажды ты даже погнался с битой за Фрэнсисом. О, я никогда этого не забуду!

Она ушла, и отец нашел мне пару темных очков. Так мы провели мой последний день в Бомбее – городе, которому до той минуты принадлежали все мои дни. Через темные очки я в последний раз посмотрел на свою кровать, сломанную биту, трещины в штукатурке, комод, который мы делили с Перси, пока он не уехал в деревню, на те места, где я вырос, аптеку («Открыто 24 часа»), иранский ресторан, продавца сока из сахарного тростника, овощную и фруктовую лавку в Тар Галли. Глядя через темные очки, я помахал на прощание родственникам в аэропорту, столпившимся у последнего барьера, за который уже не пускали никого, кроме пассажиров.

Весь в напряжении от волнения я пошел по летному полю. И убедил себя, что причиной объявшего меня легкого холодка был лишь порывистый ночной ветер.

Затем с красными от конъюнктивита глазами, с нелепой пузатой бутылкой глазных капель в кармане и с тысячью не до конца сформулированных мыслей и сомнений, путавшихся у меня в голове, я сел в белый самолет, который, рокоча, стоял на взлетной полосе. Я попытался вообразить, как на галерее для провожающих стоят папа и мама и смотрят, как меня проглатывает самолетное нутро, представил себе, как они утешают друг друга, еле сдерживая слезы (они обещали мне, что не будут плакать), пока я исчезаю в ночи.

Прожив почти год в Торонто, я получил письмо от Джамшеда. Из Нью-Йорка. Очень изящное послание с элегантного вида наклейкой, содержащей его фамилию и адрес. Он писал, что месяц назад был в Бомбее, потому что в каждом письме мать звала его приехать. «Будучи там, я посетил Фирозша-Баг и видел твоих родных. Рад слышать, что ты уехал из Индии. А Перси? Не понимаю, что его держит в этом безнадежном месте. Он отказывается признавать реальность. Во всех его усилиях помочь фермерам нет никакого толку. Там ничего никогда не улучшится. Слишком много коррупции – в этом все дело. Таков во многом менталитет гхати. Я предложил ему свою помощь в эмиграции, если он когда-нибудь передумает. В Нью-Йорке у меня теперь много связей. Но он сам должен решить». И так далее и тому подобное.

В заключение он писал: «Бомбей ужасен. Кажется, стал еще грязнее, у меня от всей этой поездки с души воротило. За две недели я был им сыт по горло. Как я рад, что уехал!» Закончил он сердечным приглашением в Нью-Йорк.

То, что я прочел, вполне соответствовало мои ожиданиям. Именно так мы все говорили в Бомбее. И все же мне было неприятно читать письмо Джамшеда. Меня удивило, что в нем скопилось столько презрения и недовольства, хотя он уже не жил в тех условиях. Может, он был зол на себя из-за того, что не получилось найти свое место в той реальности, как это сделал Перси? А может, причиной было бессилие, которое испытываем мы все, ошибочно считая слабость силой, и отвергаем то одно, то другое?

Я сел писать ему ответ с исключительной тщательностью. Очень вежливо поблагодарил за визит к моим родителям и за внимание к Перси. Так же вежливо я в свою очередь пригласил его в Торонто. Но заканчивать на этом мне не хотелось. Выходило, что я согласен с тем, что он писал о Перси, о его работе и вообще об Индии.

Поэтому я описал ему район Джеррерд-стрит в Торонто, который называют Маленькой Индией. Я пообещал, что, когда он приедет, мы посетим все тамошние ресторанчики и наедимся до отвала блюдами вроде бхельпури[159], панипури[160], батата-вада[161] и кульфи[162], приготовленными в точности как в Бомбее. Потом мы можем побродить по магазинам, где продают импортируемые в Канаду пряности и индийские пластинки, и, может быть, даже посмотреть индийское кино в кинотеатре «Наз Синема». Я написал, что часто бываю в Маленькой Индии и уверен, ему там понравится.