Истории Фирозша-Баг

По правде говоря, я был в этом районе только однажды. И в тот раз очень быстро сбежал, испытывая крайнюю неловкость и стыд. Я спрашивал себя, почему все это не пробуждает во мне мысли о доме или хотя бы малейшую ностальгию. Но Джамшеду ни к чему было об этом знать. Мое письмо должно было дать ему понять, что, какие бы мысли его ни мучили, я их не разделял. После этого письма я долгое время не получал от него никаких известий.

Целыми днями я был занят. Ходил на вечерние занятия в университет Торонто, время от времени набирая баллы по философии, а в дневное время работал. Стал членом Зороастрийского общества Онтарио. Надеясь познакомиться с эмигрантами из Бомбея, пошел на празднование парсийского Нового года и на последующий ужин.

Торжество проходило в местном культурном центре, снятом по такому случаю. Время шло, и с ужасающей скоростью вечер стал походить на свадьбу в бомбейском «Кама Гарденс» с соответствующими сценами, звуками и запахами, то есть когда мы, парси, разговариваем громкими голосами, обнимаемся от души, пьем от души и едим от души. Это был обновленный, модернизированный «Кама Гарденс» без толпы нищих, ждущих у ворот, когда закончится праздник, чтобы зайти и забрать мусорные баки.

Мое членство в Зороастрийском обществе дало возможность получать приглашения на ужин в дома местных парсов. Многие из гостей на подобных встречах не относились к тем, кто могли бы стать завсегдатаями Маленькой Индии, скорее, они пошли бы туда с видом туристов, вооруженные набором охов и ахов, чтобы использовать их в нужный момент с таким видом, будто неожиданно открыли то, что на самом деле когда-то было частью их жизни.

Эти люди знали все о различных рейсах в Бомбей. Они оказались виртуозами трансатлантических перелетов. Если один спрашивал у недавно прибывшего оттуда: «Как вы слетали в Индию?», другой уже был наготове с вопросом: «Какой авиакомпанией?» И вечер превращался в собрание турагентов, подробно излагающих достоинства своих любимых авиаперевозчиков.

После нескольких таких чрезвычайно познавательных вечеров я уже знал, каковы мои шансы потерять багаж, если я лечу авиакомпанией А, что лучше всего кормят в самолетах авиакомпании В, а отправления вечно задерживаются в авиакомпании С (у этих, говорили мне, чувство времени и пунктуальность, как у гхати). Туалеты грязные и заблокированные в авиакомпании D (сама компания не виновата, объясняли мне, все дело в плебеях-пассажирах, которые летают этими рейсами).

О Бомбее говорили только в связи с походами в магазин. Оттуда привозили истории о подлых торгашах, пытавшихся обмануть покупателей, потому что нутром чуяли у тех изобилие иностранной валюты.

– Все они хитрющие. Бог знает, как они унюхивают ваши доллары, когда вы еще не успели открыть бумажник. А потом дурят вам голову, как любому туристу. Я им говорю (это уже произносилось на ломаном хинди): «Иди, иди, думаешь я не местный? Я проживаль в Мумбаи тридцать год, да, тридцать и только потом уехаль взаграницу». И тогда они начинали торговаться разумно.

Другие рассказывали, как они удачно провели продавца, который не знал истинную цену предметам искусства и антикварным вещицам из желтой и красной меди. Да что вообще могут об этом знать треклятые гхати? Эти коллекционеры безделушек, самопровозглашенные знатоки искусства и антиквариата, вероятно, обрели свои пристрастия вместе с иммигрантской визой.

Но число их было невелико. И, хотя они так же серьезно относились к своему хобби, как и знатоки авиакомпаний, им, в отличие от тех, все-таки не удавалось полностью завладеть вниманием собравшихся. Искусство на этих ужинах не пользовалось такой же популярностью, как авиарейсы.

Через полгода после поездки Джамшеда в Бомбей я получил письмо от брата Перси. Среди прочего он писал о своей деятельности в деревне:

«Наша работа с фермерами началась удачно. Они получили беспроцентные ссуды в виде семян и удобрений, которые мы закупили оптом, и впервые за многие годы им не пришлось занимать деньги у этих кровопийц кредиторов.

Как только мы появились в деревне, кредиторы нас возненавидели. Они пытались заставить нас уехать, утверждая, что наша деятельность вредна, потому что нарушает хрупкое равновесие деревенской жизни и уничтожает традиции. Мы же в свою очередь указывали им на такие вещи, как эксплуатация, ростовщичество, бесчеловечность и прочие мерзости, время которых прошло. Возможно, мы были похожи на храбрых странствующих рыцарей, но кредиторы перешли к угрозам, заверив нас, что очень скоро нам здесь станет паршиво и мы быстро уберемся восвояси.

Однажды, когда мы пришли к человеку, подавшему заявление на получение ссуды, один из фермеров сообщил, что в хижине, служившей нам и конторой, и жильем, нас поджидает толпа головорезов с палками и дубинами. Поэтому мы переночевали у того заемщика и утром в сопровождении жителей деревни, настоявших на том, чтобы не отпускать нас одних, отправились к нашей хижине. Но нашли только тлеющие угли. Ночью ее сровняли с землей, и никто не осмелился вмешаться.