Минут через десять к нам подошёл невысокий, но крепкий охранник, в форме, и с ним ещё какой-то тип, то ли стажёр, то ли у местного начальства мальчик на побегушках.
Охранник нас осмотрел, оценил свои шансы скромно (вернее сказать, разумно) и сказал:
– Вы только мусор приберите за собой.
Мы так и сделали.
В общем, братья рассказали, что бывший глава местной деревенской администрации вовремя подсуетился, и теперь имеет… что он, кстати, имеет? Все пруды? Или всю деревню?
А он ведь хороший мужик был. В семидесятые у него была единственная машина в деревне, и он на ней начавших рожать баб возил в районный роддом. Мчался и смешно шутил. Мог и роды принять, если что.
Теперь у него автопарк и водный парк. Поднялся! Зоопарк, наверное, тоже есть.
Но с тех пор, когда я слышу, что в советское время «тоже было неравенство», я молчу и ничего уже не говорю. Что скажешь; можно только табуреткой бросить куда-нибудь.
Когда через год мы с братьями снова собрались, и я предложил снова съездить на пруд, братья сказали: вряд ли, теперь уже точно не получится.
Я им не поверил и сел за руль.
Увы, да, не получилось: пруд был обнесён заборами, блок-постами, бетонными плитами и колючей проволокой. Одним взводом не возьмёшь – в лучшем случае ротой, и то при поддержке с воздуха.
Ладно, я могу в другом месте искупаться; но я так и не понял, отчего деревенские ребята теперь не ходят на пруд? У них же теперь будет совсем другое детство.
А у кого другое детство – у того иная жизнь.
Люди привыкают жить у забора.
И целую жизнь мечтают забор сломать.
Вы скажете: это они от зависти.
А я скажу: а то, что у вас выкуплено общее в частную собственность, – это от наглости.
И на всякую наглость неизбежно заведётся зависть.
И посмотрим ещё, кто в итоге победит.
Беда ведь не только в том, что вы отняли у настоящего времени – в частности, у этих голоногих пацанов. Вы же ещё и на будущее нацелились.
Но будущее всегда сильнее. Оно явится за своим и сделает всё как было.
Придётся вернуться к тому, что: общее важнее частного, а народ больше, чем человек.
Потому что начинается с того, что «человек – мера всех вещей», а заканчивается тем, что этих людей вдруг оказывается ограниченное количество, а мы должны на них любоваться.
И, наконец, самое важное.
Общее – вовсе не означает «ничьё». Общее означает – наше, наших предков и наших внуков.
Когда что-то у вас забирают, помните – что забрали сразу и у твоего прадеда, и у твоего правнука.
Хотя, если вам всё равно, я вообще не с вами разговаривал.
Кач-кач до Москвы
Помню, у меня росли дети, – а у меня долго росли дети, лет двадцать примерно, потому что детей четверо, и они очень долго растут, никак не могут вырасти. И пока мои дети росли, первые лет семь мы с женой никуда не ездили вообще. Дома сидели, детей растили.
В том числе и потому не ездили, что денег элементарно не было. А потом – как-то даже в голову не приходило: дети маленькие, чего их таскать туда-сюда. Накатаемся ещё.
Первый раз мы поехали куда-то в сторону Сочи на восьмой год брака, младшего сына оставив на нянь и взяв с собой старшего, семилетнего.
Дальше, собственно, мы продолжали ту же традицию. Пока детям не исполнится шесть-семь лет – они сидят дома. Никаких перелётов, горячих пляжей, заграниц.
Основной причиной такого подхода была уже не материальная.
Во-первых, мне жалко терзать и мучить детей: ничего они до пяти лет не поймут и не запомнят, только будут ботинки стаптывать, нагоняя неугомонных родителей.
Во-вторых, мне по-человечески неудобно во всех этих поездах и самолётах за своих разнообразных младенцев. Никому мои семейные проблемы не нужны: плач этот, перебежки групп младенцев по салону взад-назад, броски стаканчиками через головы, удары ногами в спину впереди сидящему усталому человеку, только наконец заснувшему.
Жена мою сверхщепетильность разделяет. Она сама такая же, даже хуже.
За двадцать лет мы с женой только однажды нарушили своё правило.
Тогда у меня еще была жива бабушка по отцовской линии – Мария Павловна Вострикова, ей было 90 лет, и я подумал, что это моя обязанность: привезти ей всех правнуков в полном составе. Чтоб они увидели её, и она увидела их.
Младшей нашей дочери был тогда годик. Старшей дочери пять. Младшему сыну семь. Старшему двенадцать.
Мы купили билеты на утренний поезд и поехали.
Я знал, что моя цель – истинная, но даже в тот раз мне было неуютно: моя младшая изводила вагон своими попискиваниями и будто нарочной бессонницей.
Жена тоже места себе не находила.
Молча, даже не сговариваясь, мы с ней решили больше таких экспериментов не повторять.
Не скажу, что я имею личные претензии к тем, кто таскает за собой повсюду детей. Но иногда я всё равно несколько, что ли, озадачен.