В общем, мы испытали невероятный душевный подъем. Эта радостная лихорадка, сопутствующая открытию, знакома любому ученому, экспериментатору, да и вообще всем, кто занимается какими угодно расследованиями. Природа раскрывает свои секреты у тебя на глазах и при твоем личном участии. Я решил перейти в медицинский колледж Корнеллского университета и перебрался обратно в Нью-Йорк.
5
Снимки мозга подтверждают результаты операций по его расщеплению
Я начал работать в медицинском колледже Корнеллского университета в то время, когда врачи еще не рекламировали свои услуги, а деньги не были предметом нескончаемых обсуждений больничного персонала. В медицинских школах здорово было находиться, и врачи отрабатывали по сто часов в неделю и глазом не моргнув. Именно ритм и интенсивность работы в первоклассной медицинской школе покорили меня. Мне все очень понравилось, и я почувствовал, что многому там научусь.
Первое важное обстоятельство, которое меня обрадовало, состояло в том, что вместо аспирантов теперь были ординаторы, а это совсем другое дело. Аспирантов обучают экспериментальным методам, как проводить научные эксперименты. Ординаторы же немного старше и мудрее. За день они вынуждены принимать больше решений, чем большинство из нас – за год. Они взаимодействуют с умирающими, ликующими, плачущими, смеющимися людьми – демонстрирующими весь спектр человеческих эмоций. Одним словом, они закалены, в отличие от аспирантов. Моя задача заключалась в том, чтобы для изучения когнитивных способностей человека помочь объединить эти два лагеря с разными навыками и опытом. Теперь я должен был стать наставником как для будущих постдоков, так и для будущих врачей.
И пришло это в голову Фреду Пламу, легендарному заведующему кафедрой неврологии в Корнеллском университете. Отчего-то он решил, что его ординаторов нужно обучить нейропсихологии, и каким-то образом отыскал меня, когда я был в Стоуни-Брук. Сперва мы решили, что я буду приезжать в город по четвергам и проводить специальные нейропсихологические обходы с его ординаторами. Смелая идея, учитывая, что о большинстве неврологических синдромов я знал немного. Про каждый из них я читал и даже имел дело с афазиями, но обследовать любых пациентов? Как же я мог кого-то этому научить, да еще во время обходов?
Обходы в Корнелле быстро заняли важное место в моей жизни. Ординаторы Плама, все до единого, были людьми выдающимися, а кроме того, одними из самых добрых и любящих повеселиться среди всех, кого я когда-либо знал. Они быстро смекнули, что по части проведения медицинских обходов я новичок. По сути, они любезно взяли на себя роль учителей, а я стал их учеником. Я понял, что обожаю неврологические отделения.
Довольно скоро я вполне освоился и начал предлагать эксперименты, которые могли бы открыть что-то новое о классических синдромах. Заняты́е ординаторы не тратят времени зря. Когда появлялась какая-то идея, они сразу же хотели провести эксперимент. “Так, – говорили они, – давайте перевезем того пациента дальше по коридору в складское помещение. Там мы сможем поставить на стол проектор”. Или: “У одной пациентки глобальная амнезия. Везите портативный электроэнцефалограф. Мы запишем активность ее мозга во время припадка, а затем введем внутривенно валиум, чтобы привести ее в сознание”. И все это ординаторы делали в нагрузку к своей основной тяжелой работе.
Вскоре Плам решил, что его идея добавить нейропсихологию в свою программу по неврологии сработала. Он предложил мне штатную должность профессора. Я очень обрадовался, тем более что в то время происходили перемены и в моей личной жизни. Предложение Плама поступило как раз в тот момент, когда мы с Линдой решили разойтись. Она собиралась остаться в Стоуни-Брук с нашими четырьмя дочками – важнейшим источником радости в моей жизни, – а я бы приезжал к ним на выходные. Это решение далось нам очень тяжело, но в конечном счете всем нам пошло на пользу.