Истории приграничья

— Граф, вы чрезмерно добры к бедному музыканту, — поклонился Мэи-Тард. — Я бесконечно ценю ваше предложение, но вынужден отказаться, ибо не могу последовать за вами. Накануне пресветлые боги явили мне величайшее из чудес и теперь обязан я выяснить, кто та фея, что многажды прекраснее молодой луны в венце из ярчайших звёзд.

— Златоголосый странник, столько певший о любви, и сам, наконец, попался в тенёта сей очаровательной владычицы! — в тон ему ответил граф и вновь засмеялся. — Пойдёмте, мой друг, выпьем вина, и я с радостью послушаю вашу арфу. А меж тем мои люди вызнают интересующие вас сведения значительно быстрее, чем вы, стоя на этой сырой улице.

— Она согрета теплом моего сердца и залита сказочным сиянием надежды, — упоённо заявил менестрель.

— Конечно, конечно, так и есть, я буквально его вижу, — весело согласился Альде-Суври, а после распорядился, чтобы кто-нибудь из свиты уступил Мэи-Тарду коня.

Задолго до заката, в богато убранную комнату, где граф уговаривал менестреля перекусить вместе с ним, вошёл слуга и доложил, что удалось узнать о Неа и её семье.

— Вот видите, друг мой, она вовсе не фея и не богиня, — обратился Альде-Суври к Лину. — Она девица из плоти и крови. И ставлю годовой доход против медяка на то, что она ест, как все люди. Посему оставьте свои терзания и отведайте этого фазана.

— Вы не понимаете, граф, — с трепетом в голосе ответил Мэи-Тард. — Она — единственная звезда на моём небе. Я должен видеть её, быть рядом…

— Тогда попробуйте олений бок, — невозмутимо продолжал увещевать граф. — Волтин, мой повар, всегда превосходно его готовит, но в этот раз подлива с ягодами особенно удалась. Если же запивать оленину чудесным армским, оно вот в этой фиолетовой бутылке, или даже мильзенским, то…

Не дослушав собеседника, Лин взял арфу и провёл пальцами по струнам. Нежные звенящие звуки поплыли по комнате, точно серебристый туман из полночных грёз.

Когда менестрель перестал играть, Бернат Альде-Суври промолвил задумчиво:

— Раньше, слушая вашу музыку, я полагал, что не может быть мелодий более утончённых и прекрасных. Но теперь вижу, что заблуждался. Похоже, страсть ваша действительно глубока, коли дала вам такую силу… Но будьте осторожны, мой друг, ибо столь великое чувство способно и погубить человека.

Менестрель мечтательно улыбнулся:

— Я умираю и воскресаю каждый миг. Моя кровь стала огнём, а всякий удар сердца рождает ноту главного мотива мироздания…

Погрузившись в мысли, Лин замер. После спрятал арфу в чехол, встал, накинул широкую кожаную лямку на плечо:

— Прошу извинить меня, ваше сиятельство, я должен вас оставить.

— Погодите, — со вздохом сказал граф. — Мёрн завернёт вам кусок пирога. Быть может, стоя под балконом, вы, наконец, обретёте аппетит.

Менестрель выполнил просьбу заботливого хозяина дома, а когда оказался на улице, сунул промасленный свёрток проходившему мимо оборванцу. Альде-Суври, наблюдавший эту сцену через окно, только молча покачал головой.

Около полуночи, посланные графом слуги, освещая путь факелами, пришли к дому семьи Неа. Увидев одинокую фигуру Лина, тенью застывшего под тёмными окнами, они убедили певца вернуться в резиденцию Альде-Суври.

Граф, увидев менестреля, обратил внимание на несчастный вид молодого человека.

— Что случилось, мой друг? Что настолько опечалило вас? — участливо спросил он.

— Мне не удалось увидеть её! — простонал Лин. — Я чувствовал, что моя богиня рядом, но не мог узреть даже край её платья!

Взяв Мэи-Тарда под руку, граф отвёл его к удобному дубовому креслу, украшенному затейливой резьбой. Усадив менестреля, подал знак виночерпию наполнить пару кубков.

— Знаете, мой друг, — начал Альде-Суври, собственноручно вкладывая серебряную чашу с терпким ароматным напитком в ладонь гостя. — Владетель здешних земель, граф Корнель Вагни-Имрр пригласил меня на пир в свой замок. Вы должны были видеть это строение — оно возвышается над городом…

Лин по-прежнему сидел, безучастно глядя на натёртый воском пол чёрного дерева.

— Так вот, — продолжил граф, — не знаю, принимать его или нет.

Поднеся кубок к губам, Альде-Суври пристально посмотрел на угрюмого менестреля. Отхлебнув, как бы между прочим, добавил:

— Кстати, барон Фог-Вал с супругой и старшими дочерьми — Кри и Неа — также будут там.

Мэи-Тард встрепенулся, едва не расплескав вино:

— Что вы сказали?

— Отчего вы не пьёте? — будто не заметив его реакции, прежним тоном осведомился граф. — Вам не нравится вино? Я прикажу подать другое. Какое вы предпочитаете?

— Что… что вы говорили о пире… ваше сиятельство?!

— Пока не осушите кубок, не скажу ни слова, — отворачиваясь, чтобы скрыть улыбку, сказал Альде-Суври.

Лин замер, не зная, как поступить. Затем поднял чашу и залпом выпил содержимое, не чувствуя вкуса. Прожигая хозяина дома взглядом, повторил:

— Что вы говорили о пире и госпоже Неа, ваше сиятельство? Молю, не молчите!

Повернувшись, граф в упор посмотрел на менестреля.