Истории приграничья

Рядом Нак-Эндарс обратился к сопровождавшим его рыцарям Саймону Ронэ-Паулу и Креггу Марн-Авилли:

— Вы понимаете, о чём толкует этот наглец? Что за святыня?

Ронэ-Паул пожал плечами:

— В походе мы только крушили и жгли ради острастки, как вы и приказывали, господин Нак-Эндарс. Больше ничего. Ратники, конечно, пытались чем-то поживиться, но что с этих степных перекати-поле взять? Денег у дикарей нет, разве что украшения. Да и те всё больше из серебра. Золото лишь вожди носят, но нам таковые на сей раз не встречались… — Положив руку на эфес меча, он крикнул вниз: — Ты, седой, видно из ума выжил! Нет у нас никакой грязной святыни!

— Лжёшь, скидыш хорька! — в бешенстве вскинулся старый кочевник. — Мы знаем, что орханор здесь! Он говорит с босорканой!

Кровь бросилась в лицо Ронэ-Паулу. Но, несмотря на гнев, речь пограничника звучала подчёркнуто холодно:

— Вижу, смерд, невдомёк тебе, как безродному дозволительно обращаться к рыцарю. Клянусь Ильэллом, я самолично обучу тебя!

— Господин Ронэ-Паул, — негромко заметил командир, — вам не следует вести речи прежде того, кто стоит выше вас. И тем более унижать рыцарское звание препирательствами с низкородными бродягами.

— Прошу прощения, господин Нак-Эндарс, — смутился Ронэ-Паул.

— Он утверждает, что их святыня у нас, — продолжал командующий. — Солдаты что-то могли прихватить?

— Разве совсем мелкую безделицу, — ответил Марн-Авилли. — Не посох же у них за святыню.

— Посох?

— В одном из маленьких стойбищ, что мы разорили, были только мужчины. Ни женщин, ни детей, — сообщил Ронэ-Паул, то и дело злобно поглядывая на кочевников под стеной. — Дрались они, словно безумные, и все там полегли. Думали мы, что вождя своего охраняют, но в главном шатре никого не оказалось — даже очага. Одна лишь белая овечья шкура, да палка поверх.

— Что за палка?

— Будто посох для карлика или ребёнка, — судя по тону, рыцарь явно не придавал этому значения. — Анс-Мор забрал сию вещицу в качестве потешного трофея.

Улге Нак-Эндарс с непроницаемым выражением лица вновь уставился на кочевников.

— Принесите мне эту палку, — распорядился он.

Ближайший ратник без лишних слов поспешил прочь.

Вновь появившись на стене, воин с полупоклоном протянул командиру Радовника предмет длиной около двух локтей, похожий разом и на дубинку, и на причудливый скипетр. Взяв его в руки, Нак-Эндарс ощутил до скользкого гладкую поверхность. По весу палка из странно перекрученной узловатой древесины оказалась легче, чем думалось Нак-Эндарсу. Нижний, наиболее узкий конец деревяшки был окован медью. На другой стороне топорщились подобия коротких искривлённых ветвей, напоминавших пятнадцать уродливых пальцев. Каждый корявый отросток украшали несколько медных колец и привязанные тонкие лоскутки фиолетовой ткани.

— Вы явились за этим? — командир форта показал палку кочевникам.

Дождавшись утвердительного кивка старика, Нак-Эндарс поднёс орханор к факелу. С тихим треском вспыхнули тряпицы, тут же рассыпаясь невесомым пеплом. Затем занялись ветви-пальцы.

Кочевник с закрытым лицом вскрикнул высоким женским голосом и повалился на землю. Присев, старик бережно поднял его и застыл поддерживая.

Тем временем пламя охватило всю верхнюю часть предмета, который кочевники называли святыней. Нак-Эндарс слегка поворачивал его, чтобы огонь быстрее пожирал дерево. Люди у стены безмолвно наблюдали за ним: от потрясения, воины даже опустили щиты.

Когда полыхающие оранжевые извивы растеклись по двум третям орханора, командир Радовника крикнул:

— Хотели это? Забирайте! — объятая гудящим косматым пламенем деревяшка полетела вниз. — И убирайтесь с земли Эмайна, покуда живы!

Один из кочевников рванулся было к разлетевшейся от удара о землю горящей святыне, но его остановил едва слышный оклик. Опираясь на руку седобородого, босоркана поднялась: верхушка её головного убора еле-еле достигала плеча спутника. Из-за колеблющейся костяной завесы раздался голос: тихий, надломленный. Воинам на стене приходилось прислушиваться, чтобы разобрать слова.

— Совершил ты злодеяние, везетар железнобоких тру́сов, прячущихся в деревянных шатрах. Разрушил ты священный ключ, что многажды много зим удерживал древнее лихо. Ныне вырвется клубящийся ужас и поглотит этот край… — Казалось, из говорившей с каждым звуком уходит жизнь: под конец речь стала монотонной и тусклой. — Вы примете смерть за это. Все до единого.

Развернувшись, босоркана пошла прочь. Рядом зашагал старик, готовый подхватить ее в любой момент. Следом, пятясь, двинулись щитоносцы.

Лоб Нак-Эндарса прорезали складки, уголки губ угрюмо опустились.

— Убейте их, — ровно произнёс он. — Чем меньше супостатов — тем лучше для нас.

В сумраке зашелестели стрелы. Глухо ударили в щиты. Одна вонзилась в ногу кочевника: воин пошатнулся, не выпустив щит, и заковылял, отставая от своих. Старик без брони оглянулся и зашагал позади женщины, закрыв её своим телом.

Несколько ратников на стене выпустили ещё пять-шесть стрел, но те лишь беззвучно впились в землю.