Истории СССР (СИ)

— Смутно, Лена. «Недоросль» Фонвизина, «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева. Целую неделю люди в возках тряслись, лошадей на почтовых станциях меняли. Причём согласно своего положения в обществе, то бишь «подорожной», выдавали и лошадей. «Горе от ума» помню хорошо.

— Вот эта книжечка. Александр Сергеевич Грибоедов. Почитать тебе?

— Нет. Не нужны мне эти нравоучения. Нужно было с Молчалина брать пример. Проку бы побольше было. А я под Чацкого «косил».

— А вот «Ревизор». Николай Васильевич Гоголь. Читать?

— А что, Лена? Там забавные коленца есть. Но вот интересно мозг устроен — Гоголя не помню, а Венечку Ерофеева — наизусть. Потому как запретный плод. А для прадедов наших Гоголь запретным был. Но я, вообще, жутко не любил читать. Ну что — эти книги. Слова, слова, слова. Бить или не бить, вот в чём вопрос. С детства ненавижу вопросы товарищей «Ты прочитал?» «Ты читал?» Возмущённые возгласы классной интеллектуалки — «Как, ты не читал Толстого?» Так его и Пушкин не читал. Заклеймите нас с Пушкиным презрением. Там страниц столько, что половины жизни не хватит, чтобы их просто перелистать. «Ах вот как? Не примазываться к Пушкину! Он Солнце русской поэзии!» Кто я такой, спрашиваете?! А давно у вас взошло это Солнце? Его высший свет, такие же снобы, ненавидел, как чёрта. В ссылку отсылали за вольнодумство. А наизусть-то его стишок можете прочесть? То-то! Вам бы заткнуться про книги. Что вы из них хорошего вынесли? Как родителей обокрасть, бабушку убить, да Родину разбазарить? Достоевского начитались? Цитатники хреновы! Так Достоевский не только об этом писал. Кто для вас эти цитаты подбирает? А про человеческое достоинство читали у Сервантеса или у Гоголя? Про «Дон Кихота», или про «Шинель» хотя бы! Холуи крепостные! Ленинцы единогласные! Вова Путин десять лет только анонимки в КГБ читал и стал лидером нации.

То ли дело кино! «Кубанские казаки!», «Свинарка и пастух», «Раба любви»! Мороженое крем-брюле в буфете, Советское шампанское, сидишь в темноте, девчонку по коленке гладишь, смотришь на экран, как в окошко, а там дождь, ветер, артисты прыгают, всё рассказывают и показывают. Стараются. И все, как живые.

— Я тоже кино люблю, Коля. Особенно комедии.

— Самое смешное, что я читал в жизни — это «Двенадцать стульев» Иехиель-Лейб Арьевича Файнзильберга и Евгения Катаева (Ильф и Петров их псевдонимы). Я гомерически хохотал. И всё жизнь цитирую и хохочу. Ничего не меняется. И фильм люблю смотреть с Арчилом Гомиашвили. Я там снимался с ребятами по секции у Георгия Данелия. В Костроме.

— Стул играл?

— Диван, Лена! Двуспальный. Как из маминой из спальни, кривоногий и хромой, выползает умывальник с непокрытой головой.

— И телом…. А давай кино посмотрим, Коля!

— Не вижу я ничего. Слезятся глазоньки мои, Леночка. Устали смотреть на это безобразие.

— Надо бы тебе в поликлинику поехать. Показать глаза.

— Да, да. Посидеть в очереди часок-другой. Газетку почитать. Ох уж мне эти газетки. Правда, Известия, Труд, Литературка. Помню в семидесятых зайдёшь утром в трамвай или троллейбус, спешишь на работу коммунизм строить. Там яблоку упасть негде. Так ещё весь пролетарий с интеллигенцией наперегонки газетками прикрываются, места женщинам уступать не хотят. А чего они там начитались? Как страну сдать ворам да жуликам молча. Баламуты!

— Смотри, Коля! Александр Дюма! Какие красивые книжки. Он только четыре написал?

— Он больше написал, но у меня денег хватило только на четыре. В них мои друзья, в них мои братья. Один за всех и все за одного!

— Будем читать?

— Нет. Не хочу, Лена. Они меня предали. Один за всех, а все на одного! Пусть пылятся на полке. Слышать про них не могу. А какие парни были, когда всё начиналось весной 1978 года, во Львове.

— Мушкетёры жили во Франции, Коля? В Париже?

— Это другие мушкетёры. И другая история. Там рядышком ещё несколько моих друзей стоят — Робин Гуд из Шервудского леса, Джим Хокинс с острова моих сокровищ, Том Сойер, Чигачгук, Чапаев, Тимур и его команда… Смахни с них пыль, пожалуйста. Они этого заслужили.

— Холстомер. Лев Толстой. Тоненькая книжечка, как ты любишь.

— Ой, какой был замечательный спектакль в БДТ. «История лошади». Басик, Гоша, Лебедев! Восторг! Больше я в театре ничего стоящего не видел. Да вот ещё в Ленкоме. «Юнона и Авось». Коленька Караченцов, друг мой разлюбезный. До истерики меня доводил песнями. Ты меня никогда не забудешь, проводить не обутая выйдешь…..

— Эрнест Хэмингуэй. «По ком звонит колокол». «Фиеста».