Истории СССР (СИ)

Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит.

Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои.

Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.

Все вещи — в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием.

Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.

Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас.

Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.

Я, Екклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме»

И вот ещё то, что у тебя на стене написано краской… Каллиграф ты мой, престарелый.

Всему свой час, и время всякому делу под небесами:

Время родиться и время умирать,

Время насаждать и время вырывать насажденья,

Время убивать и время исцелять,

Время разрушать и время строить,

Время плакать и время смеяться,

Время рыданью и время пляске,

Время разбрасывать камни и время складывать камни,

Время обнимать и время избегать объятий,

Время отыскивать и время дать потеряться,

Время хранить и время тратить,

Время рвать и время сшивать,

Время молчать и время говорить,

Время любить и время ненавидеть,

Время войне и время миру

Аминь!»

Там, где чисто, тепло

Я сидел за письменным столом и барабанил по клавишам. Писал воспоминания о прожитой жизни, о том, как дожил до 2012 года и своих шестидесяти четырёх годков. Уже двести лет минуло с той поры, когда Наполеон напал на нашу землю. И почти век прошёл с момента национальной российской катастрофы. За окном тихо падал снег, укрывая землю и деревья белым покрывалом. Замело тебя снегом Россия. Я нашёл запись этой песни и комната наполнилась невыразимой грустью. Боже мой, Боже мой! За что ты наказал этих людей, лишил их Родины, тёплого, уютного дома? За что? За что попустил убить царя? За что попустил хаму разграбить твои храмы и завладеть Россией?

Звонок в дверь прервал мои грустные мысли. Кто это? Я никого не жду. Опять торговцы. Ну их. Я не стал открывать и звонки прекратились. Вытянув ноги и прикоснувшись ими к тёплой батарее отопления, я снова забарабанил по клавиатуре. Мысли вернулись к эмиграции 1917 года, к Ленину, Троцкому, Свердлову, Урицкому и всей их революционной шайке. Как эти нелюди могли озаботиться счастьем угнетённого русского народа? Кто их научил такому состраданию? Вот убивать и грабить они были мастера. Может у них в школе преподавали террористы? А кстати. Так оно и было. Родной брат Володи Ульянова по кличке Ленин был повешен за покушение на царя. Был у Ленина мотив отомстить царю, был. Потом, учинив расправу над народом, подох как шелудивый пёс. Троцкому тоже по голове киркой досталось. Да и Сталин-Джугашвили, поизмывавшись над миллионами гордых и честных людей, потопив их в крови, захлебнулся в собственном дерьме. Накажет Господь всякую нечисть, накажет Березу, накажет Гуся, накажет всё свинское стадо, свергнет с обрыва. Вот только не вернуть уже этих горемычных в их тёплые дома. Останутся они в райских кущах у Христа. А там тепло ли? Может их в награду не сбросят в жерло вулкана и не определят им на вечное пребывание осколок ледяной кометы?

Внезапно острая боль пронзила мою грудь, сердце бешено забилось и лицо моё покрылось холодной испариной. Я дотянулся до флакона нитроглицерина и брызнул под язык. Страх сковал всё тело и парализовал руки и ноги. Из-за дрожи в руках я не смог взять трубку телефона и бессмысленно пялился в окно. Снег кружился перед глазами, засыпая всё вокруг. Спустя какое-то время боль отпустила и я смог вздохнуть. Набрав номер скорой помощи, я вызвал врача. На сей раз, уговаривать, долго не пришлось. Время тянулось медленно. Я пробовал пройтись по комнате, проверить, не показалось ли мне всё это, но ноги не слушались, дрожали. Я погладил дрожащими пальцами корешки любимых книг, окинул беглым взглядом свои картины, приложился к иконам. Сколько лет я их кропотливо собирал для будущих деток, покупал на последние копейки. С кем они теперь останутся, кому достанутся? Ни продать, ни подарить не успел. А могут и на помойку выкинуть. Выкидывали же после революции барское барахло, а с ним и шедевры. Дочери-комсомолки выкидывали святые иконы своих матерей. И долго выкидывали. Вот тебе бабушка и новый год! Видимо приехали. Теперь звонок звонил настойчиво. Я уже знал кто это и, хватаясь за стены, пошёл открывать дверь. Приземистый мужичок в белом маскхалате уверенно прошёл в комнату и начал раскручивать провода своего переносного кардиографа.

— Ложитесь — приказал он решительно.

Я лег без препирательств. Он облепил меня присосками и начал щёлкать переключателем.

— Да-а-а, Николай Николаевич. 220 на 110. Придётся ехать в больницу.

— А может, я отлежусь, доктор? Дома-то лучше.

— Бросьте шутить. Мне неприятностей не нужно. Без вас хватает. Собирайтесь потихонечку.