Читаем Истории торговца книгами полностью

Страннолюбия не забывайте, ибо через него некоторые, не зная, оказали гостеприимство Ангелам.

Евр. 13: 2

В первую очередь хочу поблагодарить всех вас – покупателей и книголюбов: каждый день вы доказываете, что в мире есть что-то помимо войн и стирки белья. И если бы мои мечты стать писателем или ученым сбылись, моя жизнь сильно бы обеднела, не будь в ней сюрпризов, которые вы преподносите мне, ваших историй и теплоты.

Я вырос в доме, где не утихал шум от семерых моих братьев и сестер и шести квартиросъемщиков; разговоры моей матери за домашними делами могли составить целый университетский курс. Мой отец: каждую субботу он брал нас на Портобеллу – так он называл рынок на Портобелло-роуд в лондонском районе Ноттинг-Хилл. Там он знал большинство книготорговцев, как, собственно, и в других районах Лондона. Частенько нам приходилось ждать часами, пока он обойдет все местные книжные магазины; он набирал такое количество книг, что вскоре дом был забит ими от пола до потолка. Мой удивительный брат Джон читал много и вдумчиво; он незримо присутствует в этой книге.

Немало полезного я узнал от вдохновляющих преподавателей в Лондонском университете, особенно от моего научного руководителя Питера Маршалла. Он научил меня интеллектуальной строгости, сумев в свои внушительные восемьдесят сохранить обаяние и дар убеждения. Казалось, он ценил дипломы за выращивание овощей у себя в саду ничуть не меньше, чем прочие грамоты, полученные им за научные труды. Даже Эрик Хобсбаум[281], чьи политические взгляды мне совершенно чужды, привел меня в восторг рассказами о том, каким достойным подражания человеком является Маршалл.

Виктора Кьернана[282] я считаю наглядным примером того, что может сделать с человеком изучение гуманитарных наук. Существует буддистская просветительская притча о лягушке, жившей в колодце; когда, выбравшись оттуда, она увидела все многообразие мира, ее голова лопнула, будучи не в состоянии вместить всю сложность бытия. И хотя я не посмел нарушить подобным взрывом мир и порядок в гнездышке Кьернана на верхнем этаже в Эдинбурге, он все же привил мне это стремление к всесторонней эрудированности. Как написал Хобсбаум в некрологе, «он был человеком поразительно разносторонней учености». В Кембридже Гай Бёрджесс завербовал Кьернана в Коммунистическую партию; позднее тот покинул ее, однако продолжал неустанно работать на благо маргинализованных слоев общества по всему миру.

Я стал книготорговцем милостью Салли Слэйни и Лесли Маккей – двух прекрасных женщин с отличным чувством юмора, которые, подобно Тельме и Луизе[283], впадают в раж и открывают магазин в центре Лондона, где и без того полно крупных сетевых магазинов. Если бы по их приключениям сняли кино, то крылатыми фразами Салли стали бы «сущий кошмар, милочка», «такой позер» и неотразимое «конченый идиот, по правде говоря». Лесли была серым кардиналом и невозмутимо, с юмором принимала, казалось, любую ситуацию.

Тим Уотерстоун дал мне работу после того, как духовенство резко подняло арендную плату, тем самым перекрыв кислород магазину Slaney and McKay. Он сделал для культуры больше, чем целый вагон членов художественного совета, и постоянно поддерживал сотрудников, вдохновляя их своим примером. Забудьте о концепции модного сегодня «нестандартного мышления»: он вообще ничего не знал об этом. После Тима магазином управляло еще шесть талантливых директоров, пока их наконец не сменил удивительный Джеймс Дант – своего рода Бах после гения Тима, сравнимого с Бетховеном. Я благодарен ему за его терпимость, владение языком, достойное Эдварда Гиббона, и за спасение Waterstones. Многие коллеги внесли свой вклад в расцвет Waterstones: Кейт Скиппер, чья мощь достойна богини Сехмет[284]; Люк Тэйлор, маршал Ней[285] Донта; Нил Крокетт – Пьер из «Войны и мира»; Джульет Бейли, чье знание истории позволяло ей одновременно видеть абсурдность событий и при этом продолжать взаимодействовать с миром. Я благодарен своим коллегам, с которыми я проработал плечом к плечу многие десятилетия, – это Рут (верный друг), Пит (со слегка небрежным отношением к знаниям), Рейчел (лучшая из нас) и вся команда магазина в Кентербери. Спасибо новым продавцам: Зои, Джеймс и Элфи показывают мне, что путь обновления книжного магазина – бесконечен. Плут Такер: спасибо тебе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
50 знаменитых убийств
50 знаменитых убийств

Эдуард V и Карл Либкнехт, Улоф Пальме и Григорий Распутин, Джон Кеннеди и Павлик Морозов, Лев Троцкий и Владислав Листьев… Что связывает этих людей? Что общего в их судьбах? Они жили в разные исторические эпохи, в разных странах, но закончили свою жизнь одинаково — все они были убиты. Именно об убийствах, имевших большой общественно-политический резонанс, и об убийствах знаменитых людей пойдет речь в этой книге.На ее страницах вы не найдете леденящих душу подробностей преступлений маньяков и серийных убийц. Информация, предложенная авторами, беспристрастна и правдива, и если существует несколько версий совершения того или иного убийства, то приводятся они все, а уж какой из них придерживаться — дело читателей…

Александр Владимирович Фомин , Владислав Николаевич Миленький

Биографии и Мемуары / Документальное
Музыка как судьба
Музыка как судьба

Имя Георгия Свиридова, великого композитора XX века, не нуждается в представлении. Но как автор своеобразных литературных произведений - «летучих» записей, собранных в толстые тетради, которые заполнялись им с 1972 по 1994 год, Г.В. Свиридов только-только открывается для читателей. Эта книга вводит в потаенную жизнь свиридовской души и ума, позволяет приблизиться к тайне преображения «сора жизни» в гармонию творчества. Она написана умно, талантливо и горячо, отражая своеобразие этой грандиозной личности, пока еще не оцененной по достоинству. «Записи» сопровождает интересный комментарий музыковеда, президента Национального Свиридовского фонда Александра Белоненко. В издании помещены фотографии из семейного архива Свиридовых, часть из которых публикуется впервые.

Автор Неизвестeн

Биографии и Мемуары / Музыка