антистрофа —
Далее в эподе следует переход ко второй триаде. По правилам архаического искусства поэт переходит к образу, противоположному предыдущему: то, что успокаивает и радует земные и небесные силы, раздражает и выводит из себя их противников, в том числе страшного Тифона, некогда поверженного Зевсом. Во второй триаде воспевается деяние Зевса, низвергшего Тифона в Тартар и обрушившего на него гору Этну и Пифекусские острова. С той поры лишь извергающиеся вулканы напоминают о том, что Тифон жив и дышит под землей. Этот миф должен напомнить слушателям о недавнем извержении Этны, у подножия которой нынешний победитель основал одноименный город. Поэт обращается с мольбой к Зевсу, победителю Тифона, а так как Гиерон одержал победу в Дельфах, священном прибежище Аполлона, то милостивый к победителю Аполлон не оставит без своих благодеяний и новый город. В третьей триаде развивается сентенция о божественном происхождении всех земных благ и прославляется Гиерон, которого Пиндар сравнивает с мифическим героем Филоктетом. Четвертая триада прославляет государственный строй нового города в сопоставлении его со Спартой, древним могучим оплотом дорийских аристократов. А недавние войны Гиерона сравниваются в их победном завершении с великими победами греков при Саламине и Платеях, когда соединенными усилиями все греческие государства нанесли сокрушительный удар мощной персидской державе. Пятая триада посвящена тому юноше, которого Гиерон сделал первым правителем Этны. В прославлении его молодости и красоты чувствуется отзвук любовных песен-величаний, типичных для Ивика и Анакреонта. Все завершается хвалой славе, достойную лепту в которую внес победитель Гиерон.
Поэзия Пиндара оказала большое влияние на многих поэтов. Римский поэт Гораций, во многом перекликающийся с Пиндаром, сравнивал его с могучей рекой, вышедшей из берегов и увлекающей в бурлящем потоке все на своем пути. В европейской поэзии, начиная с XVI в., когда особенности пиндаровского стиля еще не могли быть восприняты исторически, появился даже особый, подражающий Пиндару стиль, где торжественная высокопарность и бессистемность тем и мотивов считались обязательной принадлежностью «высокой поэзии». В России ей отдали дань Сумароков, Державин и Ломоносов. Но подлинная слава Пиндара, завершающего целую эпоху греческой поэзии, не в его «бушующем стиле» и не в прославлении идеалов аристократической доблести, а в утверждении могущества человека и в воспевании его физического и нравственного совершенства, позволившего поэту сказать, что «природа богов и людей — одна».
В 1896 г. в египетской гробнице были обнаружены два папирусных свитка, в которых оказались отрывки 14 эпиникиев и 6 дифирамбов хорического поэта Вакхилида, ионийца по происхождению, современника и соперника Пиндара. В поэтической одаренности Вакхилид несколько уступает Пиндару; при сопоставлении их однотипных произведений ясно, как глубок и сложен Пиндар и поверхностен, но точен и легок в своей доступности Вакхилид. Даже в эпиникиях он всегда отдает предпочтение повествовательной части, в дифирамбах же, несколько напоминающих баллады, сюжетно-повествовательная линия становится основной, хотя эпизоды мифа, как и у Стесихора, разрабатываются в лирической форме.
Но архаическая лирическая поэзия уходила в прошлое. На смену старым представлениям о доблести, в которой преобладали физические качества человека, пришли новые идеалы и поэтически воплотились в новой художественной форме, в драме, фольклорной по своим истокам, но во многом унаследовавшей традиции лирической поэзии.