История армянского народа. Доблестные потомки великого Ноя

Эмиль Думерг в своей книге «Вера и жизнь» дает очень ясную картину того, каковы были турецкие понятия о реформе в начале XIX века. Он пишет: «При султане Махмуде II (1809–1839) Турция, казалось, вот-вот вступит в период реформ. Абдул-Хамид I (1774–1789) – не путать с Абдул-Хамидом II, Великим Убийцей, – получил из Алжира прекрасную и умную рабыню, которую сделал своей фавориткой. Как рассказывают, она была француженкой по имени Эме дю Бук де Ривери, которую захватили пираты. Ее сын Махмуд II был первым реформатором. 17 июня 1826 года он уничтожил институт янычар, а 3 ноября 1839 года его сын Абдул-Меджид (1839–1861) провозгласил Гюльханейский хатт-и-шериф, обещав всем своим подданным независимо от вероисповедания жизнь и честь, неприкосновенность имущества, справедливые налоги и реформированные законы. Однако султанам не хватило французской крови в жилах, чтобы они перешли от пустых обещаний к делам». Их обязательство оставалось мертвой буквой, как и последующий хатт-и-меджид-хумаюн от 18 февраля 1856 года, в котором султан Меджид снова обещал своим подданным всяческие блага. Мы приводим эти тирады благожелательного лицемерия лишь для справки.

Условия Кипрской конвенции и сам Берлинский трактат в том, что касается защиты христиан в Турции, не были выполнены ни на йоту, и положение райятов, особенно армян, лишь ухудшилось до такой степени, что ситуация в армянских провинциях приобрела пугающий характер. В 1880 году шесть держав доставили коллективную ноту Высокой Порте, требуя выполнения обещанных реформ. Нота повторяла их перечень, но Порта на нее даже не ответила, и из-за безразличия Европы преследование армян продолжилось. Повсюду в Армении они лишались своей земли и в отчаянии организовали на несколько восстаний. Потом произошли события в Сасуне (1894), которые Высокая Порта подавила массовой резней. Эти зверства вызвали в Европе возмущение, и Великобритания, Франция и Россия призвали Турцию провести реформы в армянских провинциях в соответствии со статьей LXI Берлинского трактата. Три державы даже составили в 1895 году меморандум и черновик этих реформ. Порта приняла последний с некоторыми изменениями, но вместо их осуществления отдала приказ о массовой бойне, которая утопила Армению в крови (1895–1896) и которая по своему зверству превзошла все, что сохранила для нас история.

Во время балканской войны 1912 года католикос Геворк V назначил делегацию, которую возглавил Погос-паша Нубар, сын Нубара-паши, выдающегося министра Египта, чтобы представить армянские претензии на Лондонской конференции. Армяне просили оставить их в турецком подданстве, но потребовать от Турции выполнения административных реформ, которые она обещала так часто. Однако повестку дня заполонило множество других международных вопросов, так что армяне не смогли добиться того, чтобы их выслушали на конференции. Усилия католикоса, патриарха Константинополя и национальной делегации под руководством Погоса-паши Нубара тем не менее имели хотя бы один теоретический результат: Россия взяла на себя инициативу предложить державам план реформ, по которому шесть армянских вилайетов предполагалось объединить в одну османскую провинцию под управлением христианского и, если возможно, европейского губернатора под наблюдением держав-защитниц.

Такова в общих чертах дипломатическая история этих знаменитых реформ, которые должны были защитить жизни несчастных христиан Турецкой империи. Европейские державы никак не могли прийти к согласию, особенно в недавний период, так как преследовали разные цели, и Абдул-Хамид, как и младотурки после него, умел обратить европейские разногласия себе на пользу. Более того, центральные державы практически сказали Турции: «Не делай ничего для людей, которые не входят в число наших клиентов», если понимать слово «клиент»[80] в его древнеримском смысле.

В душе турки не верили ни в то, что говорили, ни в то, что писали; они были твердо намерены не идти ни на какие уступки, кроме как по документам, к которым они относились как к клочку бумаги задолго до того, как герр фон Бетман-Гольвег употребил это циничное выражение. Как добрые мусульмане, они считали опасным, если их райяты начинали воображать о каких-либо своих правах или если европейские державы выказывали интерес к презренным христианам, если уже они проявили такую слабость и пощадили их жизнь. Ах, если бы только Мехмед II последовал примеру испанского короля Филиппа II и устроил у себя во владениях трехсотлетнюю мусульманскую инквизицию, тогда в царстве великого султана не осталось бы не одного неверного, и турецкий дом полностью принадлежал бы туркам, а у европейских держав не было бы никаких оснований лезть в их частные дела.

Но разве нельзя исправить недосмотр, ошибку завоевателя Константинополя? Дело только в методичной резне докучных христиан, и надо лишь сказать слово, и всякий добрый турок-мусульманин с готовностью примется истреблять неверных.