История балета. Ангелы Аполлона

Савва Иванович Мамонтов (1841–1918) был железнодорожным магнатом и певцом-любителем, его успех и состояние были связаны с бумом промышленности и урбанизации, железом и скоростью, и он, казалось, отстаивал новый век. Но, кроме того, он был старовером с величавыми московскими вкусами: в Москве у него в частном управлении была оперная труппа (Московская частная русская опера), развивавшая национальную музыку и выдвигавшая самобытные таланты; великий бас-баритон Федор Шаляпин впервые прославился именно там, у Мамонтова. Кроме того, Мамонтова волновали социальные волнения и угрожавшие русским традициям модернизация и его собственные промышленные проекты. Словно в виде компенсации и следуя желанию царя оторвать русскую культуру от Европы и развернуть ее к Москве и Востоку, Мамонтов вкладывал значительные средства в обширный проект по записи и сохранению фольклорных традиций. Поэтому он превратил свое подмосковное имение Абрамцево в оживленную художественную колонию, предназначенную для изучения крестьянского искусства и ремесел; она была общинной и неформальной, все работали сообща.

Мария Тенишева (1858–1928), чье состояние тоже было обязано промышленности, создала подобную колонию в своем имении Талашкино в 1893 году.

Размах этих начинаний был колоссальным: у Тенишевой только вышивкой занимались две тысячи крестьянок и около пятидесяти деревень. Однако работавшие в ее поместьях художники были далеко не консерваторами: они не слепо копировали расписные ткани, резьбу по дереву и церковные иконы, типичные для крестьян-ремесленников, а вдохновлялись ими для создания собственных оригинальных – и современных – русских фольклорных стилей. Более того, убедительное сочетание коммерции и искусства, которое вскоре повторят «Русские сезоны», нашло выход на рынок: изделия, произведенные в этих поместьях, продавались в Москве развивавшемуся среднему классу.

В 1898 году Дягилев с друзьями основал недолговечный, но влиятельный журнал «Мир искусства», который частично финансировали Мамонтов и Тенишева. Предназначенный для наведения мостов между культурами Европы и России, он публиковал работы Дега, Гогена и Матисса, а также Александра Головина и Константина Коровина – оба постоянно работали в Амбрамцеве и Талашкине и в будущем станут выдающимися оформителями балетов Императорских театров, а затем и у Дягилева.

Страстное увлечение Дягилева русским искусством и ремеслами объяснялось вкусом и воспитанием (как большинство русских его круга, он хранил нежные воспоминания о летнем времени, проведенном в деревне), но также было связано с острым ощущением того, что имперская Россия на грани краха. В то время на политическом небосклоне сгущались тучи, а царь находил убежище в оккультизме Распутина и связывал свою судьбу – и судьбу страны – с «черным блоком» фанатичных дворян и Тайной полицией, а Дягилев все больше стремился уловить и сохранить угасающую русскую культуру.

В 1905 году он представил потрясающую выставку в Таврическом дворце Санкт-Петербурга: более 3000 портретов русских аристократов со времен Петра Великого. Это, писал он Тенишевой, «грандиозное предприятие… Я надеюсь показать всю историю русского искусства и общества». Позднее Карсавина вспоминала, что эта выставка «дала мне критерий подлинного, навсегда излечив от простодушного увлечения подделками». Выставка открылась вскоре после событий Кровавого воскресенья, и в своей замечательной провидческой речи на московском банкете Дягилев объяснил, что объездил Россию в поисках представленных картин и предметов культуры и видел «глухие заколоченные майораты, страшные своим умершим великолепием дворцы, странно обитаемые сегодняшними милыми, средними, не выносящими тяжести прежних парадов людьми, где доживают не люди, а доживает быт»¹⁴.

Дягилев нашел свое призвание. Он поставил перед собой задачу показать Европе Россию – умиравшую Россию, как ему казалось. Мотивация была интеллектуального и художественного порядка, но им двигала и сложность собственного положения. Несмотря на свои связи в области культуры, Дягилев оставался провинциалом и чужаком. Бенуа и другие давно высказывались по поводу раболепного соблюдения их другом общественного этикета, а также его страстного желания занять положение при дворе, однако его интеллигентская надменность и бестактная независимость не способствовали расположению властей. Его связи с императорскими инстанциями терпели фиаско, как и с танцовщиками, которых он вскоре будет набирать. В 1901 году его не только унизительно уволили из Императорских театров в связи с провалом «Сильвии»: его отстранили от государственной службы, и он был вынужден согласиться на незначительную должность с мизерным жалованьем. Он продолжал получать поддержку важных лиц из высоких сфер и даже от самого царя, но его общественные и профессиональные перспективы сильно сузились. Поэтому он направился на Запад – в Париж.