История балета. Ангелы Аполлона

Действие «Петрушки» происходит в 1830-х годах (эпоха отца Бенуа), балет начинается сценой оживленной многолюдной ярмарки. Фокин хотел воплотить «дикую импровизацию» и придумал дюжины персонажей: «один любуется самоваром, другой рассматривает часы-ходики, кто-то слушает бессмысленную болтовню старика, парень играет на гармони, мальчишки тянутся за кренделями, девушки грызут семечки и так далее». Посреди этой толпы старый Фокусник достает своих кукол: грациозную Балерину, красавца Арапа и завалящего понурого Петрушку. Бледный и морщинистый, с потускневшей за годы забытья краской, Петрушка заключен в тело из опилок с деревянными руками и ногами, его движения мучительно неуклюжи и неровны²².

Тем не менее он отчаянно влюблен в хорошенькую Балерину. Она олицетворяет старые, нафталиновые условности классического балета, и ее застывшие кукольные черты и причудливые напряженные шаги на пуантах напоминают все то, против чего в балете выступал Фокин. Она задирает и зло передразнивает бедного Петрушку и одаривает вниманием статного, но глупого Арапа – еще одну карикатуру на балет прошлого. Петрушка тщетно старается произвести впечатление на Балерину и завоевать ее любовь: он прыгает, вращается и бросается показывать чудеса виртуозности, которые распадаются на изломанные судорожные жесты. В конце Арап сбивает его с ног, и Петрушка лежит бездыханный в сугробе, в то время как ярмарка закрывается и народ расходится. Но неожиданно труба играет тему любовных страданий, и подлинный Петрушка – душа Петрушки – появляется на крыше балагана. Он отчаянно устремляется в темноту и, собрав все силы, прежде чем умереть, посылает прощальный поцелуй своей возлюбленной.

Безусловно, «Петрушка» являлся очаровательным портретом старой русской традиции, однако именно потрясающее изображение жалкой заброшенной игрушки в исполнении Нижинского придало балету истинную значимость. Нижинский был бесспорной звездой русского балета, его блестящая техника была непревзойденной, но он нашел себя именно в образе нескладной и трогательной тряпичной куклы. Действительно, в исполнении Нижинского балет, возможно, стал более радикальным – более дробным, с физически смещенным танцевальным рисунком, чем было задумано Фокиным, который всегда стремился к лиризму и образности. «Петрушка» стал последним по-настоящему великим балетом Фокина и во многом его обогнал: музыку Стравинского он считал сбивающей с толку и «нетанцевабельной», настаивая, что она «переходит границы». Но Нижинский думал иначе: он понимал иронию и диссонанс в музыке, и его движения подчеркивали ее суть. В следующем году Стравинский писал матери: «Я считаю, что Фокин выдохся как художник. <…> Это все просто habileté[47], от которой нет спасения!» Реакция Дягилева, уже уставшего от надменности и «звездности» Фокина, не заставила себя ждать. В 1912 году Нижинский стал главным хореографом Дягилевских балетов²³.

Вацлав Нижинский родился в Киеве около 1889 года. Его родители были бродячими танцовщиками (Вацлав дебютировал в цирке, когда ему было семь лет), но когда отец оставил семью, мать перебралась в Санкт-Петербург и отдала Вацлава и его сестру Брониславу в Балетную школу. Талант Нижинского проявился сразу, и он взлетел, как метеор: по окончании школы в 1907 году он уже исполнял ведущие партии. Однако, несмотря на раннее признание и успех, Нижинскому было неспокойно, он чувствовал себя неустроенным, вечным чужаком. Замкнутый в себе из-за культурного и языкового барьера (дома все говорили по-польски), в школе он получил раздражавшее его прозвище «япончик» из-за разреза глаз. Он был своенравным, честолюбивым, обижался на начальство, но с радостью присоединился к Павловой на уроках с Чеккетти, уже видя себя одним из новаторов нового поколения танцовщиков.

Встреча с Дягилевым обернулась тем, что они стали любовниками. Страсть Дягилева к балету всегда была связана с сексом и любовью, и, как правило, это случалось со всеми фаворитами импресарио. Но к Нижинскому Дягилев особенно привязался, лично занимался образованием молодого танцовщика, водил его по музеям, храмам и историческим достопримечательностям и познакомил с широким кругом музыкантов, художников и писателей как в России, так и в Европе. Благодаря Дягилеву художественные горизонты Нижинского невероятно расширились, однако почти полная его зависимость от Дягилева – психологическая, сексуальная и финансовая (он не получал жалованья в «Русских сезонах», вместо этого Дягилев оплачивал все его счета) – лишь усилила его отчужденность и эксцентричность. Он не говорил ни по-французски, ни по-английски и, от природы склонный к крайностям и замкнутый, все больше погружался в свое искусство.