История балета. Ангелы Аполлона

«Четыре темперамента» был куда более экспериментальным балетом, чем известные нам ранние танцы Баланчина: более агрессивным, изломанным и неконтролируемым, почти кубистским в намеренном искажении традиционных шагов и анатомии человеческого тела. Это было сплошное напряжение и физические манипуляции, классические позиции завалены или искажены отставленным бедром или неуместно выставленной рукой. Балет полон отрывистых, мучительных и сдавленных движений, слишком глубоких прогибов, нарочито неустойчивых вращений по спирали, словно разложенных на составные части туров на пуантах и угрожающих поддержек, напоминающих полет бомбардировщика, – и все это при сохранении линейной четкости, благодаря которой балет оставался привязан к классическим традициям.

Даже сегодня видно, что в этих танцах есть строгость и точность – будто ангельская отрешенность. Поэтому когда в части под названием «Флегматик» человек корчится в агонии, это происходит не оттого, что кто-то что-то ему сделал, или что он подумал о чем-то ужасном; нет, движение само по себе является причиной. Эффект от этого глубоко внутренний, рефлексивный, но также очень отстраненный, как будто танцовщики сами за собой наблюдают со стороны, чтобы попытаться понять свои же движения – даже когда движение целиком их поглощает.

«Агон» был еще более экстремальным: более холодным и ироничным, более беспорядочным и ритмически сложным, но одновременно более лиричным и безупречным с точки зрения классики. Это сюита танцев – дуэты, трио и па-де-катр для двенадцати танцовщиков (при двенадцатитоновой системе), которые исполняются на фоне нейтрального темно-синего задника в черных и белых репетиционных костюмах. Название балета придало ему классического звучания, но это была не идеализированная скульптурная красота Аполлона и не трагическая элегия любви и музыке, как в истории об Орфее, а скорее представление о борьбе и соперничестве. В древнегреческом языке слово agon означало тягу к состязаниям, но также (как позже подметил один из танцовщиков Баланчина) чувство коллективности, единения в общественной и политической жизни. Судя по реакции тех, кто был на премьере, этот аспект был очень существенным. Словно хор в греческой трагедии, публика не просто смотрела балет: ритмы и напряженная визуальная и музыкальная точность танцев были и физически, и интеллектуально захватывающими. (Марсель Дюшан говорил позже, что в тот вечер театр был так наэлектризован, что напомнил ему премьеру «Весны священной».)⁵⁹

С той минуты, как начинается танец, балетные нормы выворачиваются наизнанку. Когда занавес поднимается, четверо танцовщиков – не обычный corps de ballet – стоят в ряд в глубине сцены спиной к зрителям. Затем они поворачиваются и подхватывают ритм, задавая синкопированное звучание всему балету. В финале те же мужчины снова будут стоять в ряд, на этот раз лицом к публике: музыка смолкнет, и они повернутся спиной – последнее слово опять остается за ними. Музыка звучит неистово, импульсивно, временами атонально, но она так же изящна, иронична и галантна. Диапазон движений простирается от робкой грациозности до мучительного самоанализа; танцовщики стремительно выбрасывают свои тела в пространство, только чтобы тут же остановиться и загасить движение в изысканном поклоне. Как говорил Баланчин, это был «компьютеризованный балет, IBM: машина, которая думает»⁶⁰.

В «Агоне», строго говоря, нет повествования, нет мелодичной или лирической линии; в нем блоки, из которых состоят движения и музыка, просто навалены друг на друга. Группы танцовщиков вырываются вперед, покрывая все пространство длинными, плотными танцевальными фразами, пока неожиданно не останавливаются, замирая посреди па, или не уходят со сцены. Эпизоды сложены один поверх другого, а не связаны в цепочку, не рассказаны. Ритм все время резко меняется, танцовщики порой придерживаются своего собственного счета, то попадая в музыку, то нет, пока не настает пауза, и тогда танец и музыка вновь встречаются. Здесь очень мало па: кажется, что танцы почти полностью состоят из переходов. Все бегут, прыгают, подскакивают, поворачиваются, рвутся вперед, вскидывают ноги, но самое главное – они двигаются. Балерины на пуантах, но не для того, чтобы подняться выше или удлинить линии: больше похоже, что они «вспахивают» сцену, ударяют ее, как ножом, протаскивают себя по ней, вдавливая весь свой вес в пол и принимая все менее устойчивое положение.